— Что вы понимаете? Объясните?!

Русская гостья выдержала паузу, взглянула на притихшего Мишеля, который чувствовал себя неловко из-за всего происшедшего, считая, что Алене не следовало развивать эту тему.

— Простите, Алин, но мне бы хотелось знать вашу точку зрения о том, что я рассказал,— не мог успокоиться Рене.

— Виктор, стоит ли нам дальше развивать эту тему? — деликатно намекнул Лакомб.

— Мне бы хотелось знать мнение Алин! — настойчиво потребовал хозяин.

— Я скажу. — Алена улыбнулась, дотронулась до руки Мишеля, пытаясь его успокоить. — Тут ничего запретного, мы же друзья, правда?

— Да-да, конечно! — поддержал ее Виктор.

Она на мгновение задумалась, глядя то на него, то на своего жениха. Мужчины замерли, ожидая ее слов.

— Я хочу сказать, что вы не любили свою жену, — неожиданно проговорила Алена.

У ее спутников вытянулись лица. Даже бигли, спавшие у камина, почуяв эту напряженную тишину за столом, вытянули морды, не понимая, что случилось.

— Да, это так, — повторила она. — Вы всегда любили только себя и до сих пор продолжаете любить только себя, не в силах простить вашей бывшей жене своего уязвленного самолюбия и унижения. Да, вас унизили, оскорбили, обидели и вам больно за себя, но вы так и не захотели, не смогли понять, чем жила ваша жена, к чему она стремилась, вы всегда жаждали, чтобы понимали только вас, обожали, носили на руках, и тогда вы бы смогли отвечать взаимностью, но, как только ситуация изменилась, как только ваша жена оказалась в постели другого, вы возненавидели ее, но кто в этом виноват, как не вы?! Разве настоящий мужчина, любящий женщину, смог бы допустить, чтобы она полезла в кровать к мерзкому подонку?! Да вы просто пренебрегали ею, а она хотела страсти и живых чувств, она искала поддержки не только вашего ума и благородства, но еще и вашей страсти, ваших чувств, потому что женщина довольно тонкое существо, которое не терпит ни фальши, ни лицемерия. А если и терпит, то совсем недолго!

Она умолкла, и несколько секунд мужчины сидели, глядя только на нее. Алена взяла сигарету со стола, прикурила от свечи, откинувшись на спинку стула.

— Я немножко в конце не понял, — растерянно промямлил Мишель, — ты так быстро говорила.

Он взглянул на мрачного Виктора, который, поднявшись молча достал из бара бутылку «Белой лошади», налил себе виски и залпом выпил.

— Я вас обидела, Виктор? — не выдержав, спросила Алена.

— Нет-нет, что вы! Это была сильная речь! Как это по-русски?.. Подобно холодному ушату воды!.. Так, кажется, у вас говорят?.. Нет, вы очень умная, Алин!

По-женски умная, ни один мужчина так не увидит! И вы, наверное, правы.

Мишель просиял, услышав эти слова друга. Проникновенная речь невесты, хоть жених не все в ней понял, тронула его до глубины души.

— Она права, Виктор!

— Странно, что я до этого не додумался, — вздохнул Рене. — А ведь это так просто!

— Со всеми такое случается, — улыбнулась Алена. — Бывает, и черт нами играет, туманит ум, а мы не понимаем, в чем дело. И еще могут быть тысячи причин.

— Не сотвори из себя идола, — скромно добавил Лакомб, украдкой взглянув на часы.

Уже шел второй час Нового года, Мишель с трудом сдерживал зевоту, но Виктор, изрядно выпив, ни за что не хотел отпускать гостей, принес сладкого вина, вытащил из холодильника торт, сладости, заварил крепкого кофе, включил музыку, пригласил Алену танцевать, на зависть Мишелю, они танцевали, он смотрел на нее безумными глазами и шептал на ухо только одну, фразу: «Не уходите! Не уходите так быстро! Я знаю, что вы не моя, потому и прошу лишь одного: не уходите!» И Лакомб с Аленой пробыли в гостях до трех утра.

Дома они разделись, упали в одну постель, обнявшись и прижавшись друг к другу, на большее были не способны.

— У меня до сих пор в ум не выходит, что ты меня любишь, — помолчав, прошептал Мишель.

— Не входит, — засыпая, поправила она его.

— Пусть не входит, — не унимался жених, — пусть не входит! Но почему ты меня полюбила? Почему?!

Алена открыла глаза, ласково взглянула на него.

— Если я скажу, что совсем тебя не люблю, ты ведь мне все равно не поверишь, — зевая, простонала Алена.

— Нет! Никогда! — с жаром выпалил он.

3

Венчание должно было проходить в местной церкви, ведущей свою историю с 1341 года. Здесь когда-то венчался дед Мишеля, а потом его отец, мечтавший, чтобы и сын его со своей невестой рука об руку вошли под старинные своды. Но Фанни наотрез отказалась от религиозного опиума, точно предчувствуя будущий развод. Они расписались в парижском муниципалитете, свадьбы никакой не справляли,, отпраздновав это событие в первом же шумном и грязном бистро. Заказали по порции сосисок с горчицей и выпили по бокалу мутного пива, стоя рядом с какими-то бродягами. Это было начало семидесятых, все помнили революцию 1968-го, и максималистские идеалы еще не выветрились из молодых умов. Даже родители Мишеля, люди консервативные, поборники старых традиций, узнав о таком поступке сына, возражать не стали. Еще жив был философ и писатель Жан-Поль Сартр, призывавший в 68-м вешать старых профессоров и почтенных буржуа на фонарных столбах, а отец Мишеля и являлся профессором права в Сорбонне.

— А я и не знала про эту вашу революцию! — удивилась Алена.

— Она была не очень громкой, хотя были и баррикады, и горевшие автомобили, а мои родители были жутко напуганы и хотели бежать из Парижа. Фанни же всегда считалась атеисткой или, как у вас, безбожница, так? Она с юных лет читала вашего Карла Маркса и вслед за ним громко декларе... декларировала о дурмане религии!

Алена накануне свадьбы потребовала от жениха рассказать ей о предыдущей жене. Ей это знать теперь полагалось, да и просто было интересно, в кого же влюблялся будущий супруг, не говоря уже о том, что

Фанни может запросто заявиться в «Гранд этуаль», судя по ее несколько эксцентричному характеру.

— Нет, она дважды не вступать в одну реку, — вздохнул Лакомб.

— Не зарекайся, в жизни все возможно!

— Да, конечно, но Фанни была всегда предсказуема, — помолчав, заметил Мишель. — В том смысле, что легко принимала форму тех обстоятельств, в которые попадала. Когда мы с ней решили сделать марьяж, то тогда было хорошим тоном справлять свадьбу в бистро или посадить за богатый стол парочку вонючих бродяг. Это считалось шиком, но, когда пет через десять в моду снова стал входить аристократизм, Фанни первая начала хвастаться именами моего отца и деда, потому что в ней никакой эксцентрики не было, типичный конформизм, я уж не говорю о том, как она поступила со мной. — Голос Мишеля дрогнул, и он умолк.

— Ладно, не будем о ней! Извини, что вообще заговорила на эту тему!