У Дареного конь был немного свежей, и он уже стал уходить вперед, уводя за собой табунок захваченных коней.

– Скачи от заставы до крепости прямо по дороге! – крикнул Ворон ему вслед. – Скажи там, что Белая Вежа в осаде!

Дареный обернулся, сверкая черными угольками глаз, и было непонятно, что он будет делать. Темное лицо и черные волосы, размазанные по ветру; все это рождало тревогу, неосознанную, как забытую боль.

– И коней забери с собой! – Ворон прокричал эти слова со смятенным сердцем.

Его снова терзали сомненья; верить или не верить этому человеку и его странному блеску черных глаз, который так не нравился Ворону, но выбора не было – самому ему уже не доскакать никак.

– Коней забери! – крикнул он еще раз. – Не то хазары их всех постреляют.

Дареный больше не обернулся, продолжая уходить все дальше и дальше вперед, и кони, о которых так заботился Ворон, послушно тянулись за ним. Только Дымок не пошел за ним следом, а стал равнять свой ровный бег с храпящим от усталости конем отстающего разведчика. Ворон перескочил на своего любимца и краем глаза увидел, как животное, только что бывшее под его седлом, стало спотыкаться и упало на передние ноги. Он прижался щекой к горячей шее Дымка и простонал ему в чуткое ухо:

– Выручай, родимый!

Умное животное не нуждалось в узде, голова его чуть наклонилась, и с трепетных губ сорвалось длинное и протяжное «ийи…», непереводимое на человеческий язык. Но слова здесь были и не нужны; копыта яростно забарабанили в землю, и конь стал быстро набирать скорость, пытаясь догнать скакуна Дареного. И на какой-то момент показалось, что Дымок – это оживший бешеный ветер, что он унесет от любой погони, но это было не так, и Ворон уже знал, что дальше заставы ему не ускакать.

– До крепости доскачи! – крикнул он еще раз Дареному. – Весть донеси!

Дареный с ходу влетел в воду, и слова разведчика потонули в веере брызг, летящих во все стороны.

На заставе в это время творился неописуемый переполох. Кочевники давно уже не тревожили эту границу, и воинский люд, потеряв бдительность, изрядно обленился. Кто рыбку ловил, кто лужок косил, а кто и просто спал или бражничал. Спасибо, один сторож на дозорной башне не подкачал; вовремя заметил хазарские сотни, а не то… не то быть бы беде, и страшно было подумать, что бы тогда могло случиться с этой заставой.

Сейчас все эти горе-вояки метались в поисках оружия, кольчуг и щитов. Двое, видимо самых толковых, бежали к броду. Здесь берег почти весь был утыкан поторчами[37], чтоб не могла пройти конница, и только узкий проход был открыт и закрывался в случае надобности рогаткой[38]. Вот туда-то и бежали воины, пытаясь успеть перекрыть путь конной лавине.

– Гонца, гонца! – стал кричать Ворон, доскакав до реки.

Слабая надежда, что его услышат, еще трудней было предполагать, что его поймут так, как надо. Ведь гонца и так без него должны были послать в ближайшую крепость, чтоб упредить о хазарском набеге, но нужно было, чтобы он полетел еще и с его вестью. И Ворон снова кричал, надрывая глотку и надеясь на чудо. Хазары же уже почти нагнали его, и злые стрелы застучали в спину по висящему на ней щиту.

– Гонца! – крикнул Ворон, вставая в стременах, и тотчас его правую ногу резанула острая боль.

Падая в седло, он почувствовал, как Дымок с разбега ударил широкой грудью речные волны, и веер брызг водяным щитом закрыл его от преследователей.

– Только бы услышали, только бы услышали! О Великий Сварог, сверши свое чудо, – прошептал он исступленно, глядя с упорством обреченного на узкий просвет, который вот-вот должна была закрыть рогатка.

Если воины испугаются и перекроют проход раньше времени, то ему конец. И по серым от испуга лицам дружинников было видно, что летящая во весь опор, изрыгающая на ходу тучу стрел хазарская сотня могла вынудить их сделать этот шаг, такой простой и естественный поступок сберегающей себя жизни.

– Гонца! – крикнул Ворон еще раз и увидел, как от частокола заставы отделился всадник на нетерпеливо пляшущем гнедом жеребце.

Видно, как перекошено лицо человека от ужаса и нетерпения, но он не уносится прочь, он ждет. Неужели его слова, неужели услышали и поняли все?

«Слава Светлым Богам!» – подумал Ворон и глянул на лица воинов, державших рогатку. До них всего лишь десяток шагов, но у них такие глаза, словно за ним летит дракон, а не сотня хазар. Еще немного, еще мгновение, и разведчик проскочил в узкий проход закрываемой рогатки, едва не зацепив один из ее острых шипов. Он услышал, как позади стукнулась о землю рогатка, прочно зацепившись концом бруса в щели меж двух связанных здоровенных кольев, и закричал что было силы:

– Белая Вежа в осаде! Помощи ждет!

Но в этот момент где-то внутри заставы зычно заревел боевой рог воеводы, сзывая воинов в высокую боевую башню, которая стояла на углу частокола, выступающего прямо к броду, и которая была единственным приспособленным к обороне зданием заставы. Несколько стрел просвистели над головой, обгоняя скачущего во весь опор Ворона, и он увидел, как гонец, изнывая от нетерпения, свечой поднял на дыбы своего гнедого, словно приподнявшись чуть выше над землей, он наконец-то услышал смешанные с рокотом конских копыт и лязгом металла слова. Ворон прокричал еще раз свое послание, и гнедой стрелой полетел прочь, унося на своей спине несколько слов спасительной для кого-то вести.

Только теперь разведчик направил своего коня к воротам заставы и только теперь слух его различил топот ног бегущих туда же воинов, тех самых воинов, которые секунду назад закрывали рогатку и которые, наверное, спасли ему жизнь. До ворот оставалась пара лошадиных скоков, когда сзади раздался вскрик, и Ворон обернулся назад, останавливая дрожащей рукой рвущегося к спасению Дымка.

Позади стрелы сыпались смертоносным дождем, и один из воинов все еще бежал, невольно втягивая голову в плечи и закрываясь большим круглым щитом, а другой воин лежал с простреленной ногой, пытаясь прикрыть хрупкую плоть спасительным диском.

– Проклятье! – Ворон выругался, поворачивая коня.

С ноющим, как старая рана, сердцем он поскакал вновь навстречу смерти, туда, где вся земля была густо утыкана длинными хазарскими стрелами. Пока еще это были легкие дальнобойные стрелы, но пролетит пара секунд, и тогда их сменят тяжелые бронебойные стрелы-севереи, от которых не спасут даже щит и доспехи. То ли страх бегущих воинов передался ему, то ли силы его истощались, но он впервые ощутил весь ужас неизбежности смерти. Нельзя остановиться и повернуть назад, невозможно выжить под смертоносным дождем, и только мучительно хочется закрыть глаза и не видеть, как ударится в твою грудь вражья стрела, останавливая своим отточенным жалом жаждущее жизни сердце. Но вдруг где-то наверху, как показалось Ворону, с самого неба, грянула команда «Стрели!», и стайка русских стрел сорвалась с бойниц башни. Скакавшие впереди хазары стали падать с коней, и ливень смерти перестал поливать русскую землю. Тут как раз Ворон доскакал до раненого воина и, наклонившись, подхватил его левой рукой, подтягивая на луку седла. Воин глянул на него темными провалами глаз, словно только что вышел из могилы, и беззвучно что-то прошептал. Над их головами прошелестела новая стая оперенной смерти, сорвавшаяся с бойниц башни в сторону все еще мчащихся вперед хазар.