В ее больших янтарных глазах отразилось невероятное сочувствие.

– Мне не нужно уметь читать, чтобы понимать происходящее.

* * *

Вернувшись в Готорп, я прямиком прошла в кабинет Джеймса. Несмотря на разожженный огонь, меня била дрожь, и, стуча зубами от холода, я вытащила толстую книгу, переплетенную в телячью кожу. Аккуратным почерком Джеймс записывал там все оплаченные покупки:

«Март: два лоуда[19] солода, бочонок хереса; три большие соленые щуки доставлены в Лондон Томасу Йейтсу…»

Что же мне собственно нужно искать?

«Апрель: копченая свиная грудинка отправлена в Колн для Майкла Торпа; полугодовая арендная плата за Ихтенхилл-парк; доставка ружья из Лондона…»

Может, все дело в этом ружье? Но мне же известно о нем.

«…Г-ну Уильяму Андертону за доставку разрешения на брак из Йорка…»

Я задумалась, держа палец на этой строчке. Кому в Готорпе могло понадобиться разрешение на брак? Насколько я знаю, никто пока не объявлял о помолвке.

Именно в этот момент я заметила до боли знакомое слово, которое едва не пропустила:

«В Бартон отправлено душистое мыло.

В Бартон отправлен уголь из шахты Падихама.

В Бартон отправлены цыплята, закупленные на ферме Клитроя.

Бартон…

Бартон…

Моя девичья фамилия, и также мой родной дом. Но там же никто сейчас не живет; дом опустел, когда четыре года назад моя мать и я сама уехали оттуда.

– Госпожа, вот вы где, – в дверях стоял Джеймс, его обычно сдержанное лицо выражало беспокойство.

Я захлопнула книгу.

– Вам что-нибудь нужно? – спросил он.

– Нет, Джеймс, спасибо.

Закрыв гроссбух на замочек, я в смущении обошла вокруг письменного стола. Но, проходя мимо управляющего к выходу, я вдруг опять разозлилась: разве я делала что-то предосудительное, проверяя свой собственный хозяйственный гроссбух? Почему бы мне не поинтересоваться, как обстоят дела с хозяйством, в которое я сама вложила немалые средства? Но интуитивно я осознала, что мне следует вести себя осмотрительно.

Расставаясь с Алисой в промозглой комнатенке паба, я напоследок спросила:

– Тебе есть где пожить?

Она лишь пожала плечами, уставившись в пустой очаг. Мое желание помочь Алисе оказалось безуспешным, и я поскакала галопом по короткой дороге, теперь уже сама пребывая в смятении.

– Господин уже искал вас, – сообщил Джеймс.

Я встревожилась, заметив, что он не просто обеспокоен, но сильно побледнел и помрачнел.

– Что-то случилось?

– Заболела одна из служанок, горничная Сара. Ричард просил меня послать за доктором.

– Понятно. И что с ней?

– Она пожаловалась на головную боль, а сейчас у нее лихорадка. Бредит, зовет свою мать.

– Тогда пошлите за ее матерью. Или, может быть, ее саму лучше отправить домой?

– Полагаю, так будет лучше всего, сразу после осмотра врача. На тот случай, если у нее что-то заразное.

Я задумчиво нахмурилась. На меня обрушилось сразу слишком много удручающих событий, учитывая странные поставки в Бартон, внезапную болезнь служанки, связь Алисы с Дивайсами и пропажу моего рубинового ожерелья. За один сегодняшний день произошло больше событий, чем за целый год.

– Утром она выглядела здоровой, – задумчиво произнесла я, вспомнив, как она выступила на устроенном Ричардом собрании домочадцев.

Потом мне вспомнилось раскрасневшееся лицо Алисы, ее суровый пристальный взгляд, и меня охватило отчаяние. Я мысленно вознесла Господу молитву, умоляя отвести от нашего дома любую лихорадку или прочие смертельные опасности.

За дверью темнел холодный коридор, а в кабинете Джеймса довольно тепло. У меня не было ни малейшего желания совершать сейчас двадцатимильную прогулку на лошади, но, очевидно, придется.

– Джеймс, окажите мне две услуги: приведите к крыльцу мою оседланную лошадь, а позже передайте Ричарду мое сообщение.

– Но господин должен вернуться с минуты на минуту…

– Сообщите ему следующее: я еду в Колн, где сниму комнату на постоялом дворе, и поживу там пару дней, заодно постараюсь убедить Алису продолжить заботиться о моем здоровье.

Он изумленно взглянул на меня.

– Но, госпожа…

– Полагаю, что Ричард весьма неудачно попытался разобраться с пропажей ожерелья. Он унизил наших преданных слуг. Вы ведь и сами понимаете. Однако, разумеется, не стоит ему это передавать. Боюсь, его выступление будет стоить мне опытной повитухи, а ведь я ей доверяла, и она мне очень нравилась, в итоге же теперь некому будет помочь мне выносить ребенка. Передайте ему то, что вам покажется удобным. На самом деле Джеймс, мне невыносимо сейчас видеть своего мужа как раз из-за того, как он обошелся со слугами. Все вы преданны нам и дороги мне, но я надеюсь, вы не будете дурно думать о нем. Я уезжаю из Готорпа именно потому, что очень расстроена. Прошу, передайте ему, чтобы не вздумал ехать за мной, я сама, скорее всего, вернусь утром.

Нерешительно помедлив, он энергично кивнул.

– Слушаюсь, госпожа.

Я развернулась, вышла в коридор, а потом, словно вдруг что-то вспомнив, чуть повернула голову, надеясь, что мое скрытое в темноте лицо не выдаст моих чувств.

– Ах, кстати, Джеймс! – воскликнула я. – Как у нас дела в Бартоне? Все в порядке?

Его лицо мгновенно вытянулось и посерело. Более явного ответа я не могла и желать. Он несколько раз пытался что-то вымолвить, открывая и закрывая рот, точно полудохлая рыба, а я спокойно ждала.

– Госпожа, может, вам надо что-то привезти оттуда? – наконец, запинаясь, вымолвил он. – Дом-то заперт уже…

– Четыре года, не так ли?

Его кадык дернулся, он точно подавился собственными словами.

– Да, верно…

– Прекрасно. Я иду за плащом.

* * *

Я прибыла в Бартон вскоре после наступления сумерек. Луна скрывалась за облаками и не рассеивала темноту, но мне удалось разглядеть маячившие впереди очертания громадного особняка и теплый живой свет, лившийся из какого-то окна нижнего этажа. Как бы мне хотелось никогда не возвращаться сюда… Не хотелось видеть общие покои, где жили мы с матерью. Не хотелось видеть гостиную, где мгновенно закончилось мое детство, когда моей матери вздумалось сделать меня старше. Не хотелось видеть скрипучую лестницу, высокие, теряющиеся в холодном сумраке потолки или пустую клетку, где одним зимним утром я обнаружила мою ласточку, бедняжку Сэмюеля, умершего из-за того, что его клетку оставили слишком близко к огню.