– Для моей акушерки нужен стул, – заявила я.

Пристально посмотрев на меня, мать смерила Алису быстрым взглядом и, поднявшись с кресла, стремительно вышла из комнаты. Алиса, не проявляя ни малейшего интереса к обстановке, с отсутствующим видом взирала на старый ковер под ногами. Мать вернулась в сопровождении слуги, притащившего крепкий жесткий стул, который он поставил возле стены, после чего, отвесив поклон, удалился и тихо закрыл за собой дверь.

Сидя в полной тишине, мы обе ждали, кто первым заговорит. Мне не понадобилось много времени, чтобы дать выход своему возмущению.

– Из-за вашего приглашения мне пришлось протрястись пятьдесят миль, а теперь вам нечего мне сказать? – резко произнесла я.

Несмотря на мою грубость, лицо моей матери осталось непроницаемым. Оно побелело как мел, и я заметила также вокруг ее глаз и губ новые морщины, которых не видела во время ее последнего визита в Готорп.

Глубоко вздохнув, она закрыла глаза.

– Я надеялась, что этот день не наступит… – тихо пробормотала она.

– Неужели вы думали, что я так ничего и не узнаю?

– Да, – лаконично ответила она.

– Почему? Почему же вы ничего мне не рассказали, если сами знали? Ричард предал меня, он разбил мне сердце и разрушил нашу семейную жизнь, а вы знали и молчали. Моя родная мать!

– Я старалась уберечь вас, – медленно возразила она, ее взгляд помрачнел.

– Как же я теперь смогу верить вам? Я же не смогу больше верить никому! Ни одному человеку.

«Кроме Алисы», – добавил прозвучавший в моей голове голос.

Я заплакала, и мать посмотрела на меня с таким ужасом, что я предпочла закрыть лицо руками.

– Я ненавижу вас! – в отчаянии воскликнула я, и мой крик разнесся по маленькой комнате, отражаясь от стенных панелей. – Ненавижу вас обоих! Вы оба предали меня.

Она дала мне время прийти в себя, и я откинулась на спинку кресла, вновь почувствовав себя замкнутым обиженным ребенком. Мое дыхание выровнялось, и я вяло вытерла мокрое от слез лицо.

– Вы будете жить здесь, – в итоге сказала моя мать.

– Долго ли? До тех пор, пока она не родит ребенка? – спросила я.

– Какого ребенка?

Внезапно лицо матери озарилось пониманием. Сжав своей белой рукой подлокотник, она еще больше побледнела.

– Неужели она…

– Да, она ждет от него ребенка, – закончила я.

– Какое безумие, – закрыв глаза, прошептала она.

Я не поняла, к чему относилось ее замечание.

– Но вы знаете, что она живет в Бартоне?

Мать кивнула. С рассеянным видом она согнула палец со своим простым золотым обручальным кольцом. Я поняла, что она напряженно обдумывает эту новость. Краем глаза я заметила молчаливую и совершенно недвижимую фигуру Алисы. Мать так и не поинтересовалась, как зовут эту девушку, практически не воспринимая пока ее присутствия.

– Вы знаете, кто эта женщина? – наконец спросила я.

– Джудит Торп.

– Как вы узнали о ней?

– Не важно.

– А для меня важно.

– Для вас сейчас важно успешно выносить этого ребенка, чего вам не удавалось раньше.

– Почему? – внутренне сжавшись, подозрительно спросила я.

– Флитвуд, послушайте меня внимательно, – проведя языком по зубам, выразительно произнесла мать, – она победит, если вы не произведете на свет живого наследника.

Ее уверенный голос прозвенел в комнате, и мы пристально взглянули друг на друга, возможно, впервые в жизни, достигнув взаимопонимания. Мне вдруг стало ужасно холодно.

– Но она же не жена ему, – внезапно подала голос Алиса, удивив нас обеих.

– Незаконнорожденный ребенок – тот же наследник, – мрачно заметила моя мать, – такие дети не имеют права прямого наследования, но отец может завещать своему бастарду все, что угодно: поместья, земли, права собственности. Особенно если у него нет других детей. Побочный ребенок может быть узаконен, если его родители поженятся, – пренебрежительно добавила она.

Перед моим мысленным взором всплыла запись Джеймса: Уильяму Андертону за доставку разрешения на брак из Йорка.

Я закрыла рот рукой.

– Он намерен жениться на ней. Он знает, что я умру.

– Умрешь?

Я сообщила матери о письме доктора Дженсена и о заказе разрешения на брак, обнаруженном в нашем гроссбухе. Меня начала бить дрожь.

– Флитвуд!

Мать в ужасе смотрела, как я тряслась и дергалась.

Внезапно рядом со мной появилась Алиса.

– У вас есть настойка шиповника? – спросила она мою мать.

– Что-что?

– И еще бренди с корицей. Прикажите сделать настой для нее, он поможет.

Мать выбежала из комнаты, а Алиса завладела моей рукой: розовая плоть на фоне бледно-серой. Вскоре мать вернулась в сопровождении слуги с подносом, на котором стоял оловянный кубок. Алиса взяла его и вручила мне, и я с трудом выпила содержимое, стуча зубами об оловянный край. Напиток обжег мне горло и согрел внутренности, и постепенно дрожь унялась до легкого подергивания. Мать поставила кубок обратно и велела слуге принести еще хлеба и вина.

– Госпожа, – тихо ответил он, – белый хлеб у нас закончился, есть только ржаной.

– Несите все, что есть, – отрезала мать. Потом посмотрела на Алису новым, заинтересованным взглядом. – Как тебя зовут?

– Джилл, госпожа.

Мать кивнула разок, одновременно выказывая как одобрение, так и то, что разговор закончен, и опять заняла место в кресле напротив меня.

У меня в голове крутилось множество мыслей. Я почувствовала, как шевельнулся в животе ребенок, словно решив напомнить, что он еще жив. Его шевеление показалось мне даже отчасти приятным, нечто подобное чувствуешь, когда карета ныряет с крутого склона и тут же выезжает наверх. Я сложила руки на животе и, согревая, мягко помассировала его, одновременно вспомнив каракули письма доктора, слова которого я выучила наизусть: «Ее земная жизнь завершится».

Мы с Алисой поселились в одной из комнат верхнего этажа, там было теплее, чем в нижних – лето еще не добралось до этих северных холмов. Для нее принесли выдвижную кровать и поставили рядом с моей, а спала она в своей особой манере без подушки, свернувшись калачиком посередине матраса. Я заметила это, потому что никак не могла уснуть. Не желая будить ее, ворочаясь с боку на бок на своей скрипучей кровати, я встала и устроилась в кресле возле окна.

Мои мысли с невольным постоянством возвращались к любовнице Ричарда. Чем больше я пыталась представить ее, тем менее четкими становились очертания ее лица, однако я не сомневалась, что прежде, до встречи в Бартоне, никогда не видела ее. И я размышляла о том, не спала ли она там в моей кровати, как и Ричард, когда бывал у нее? И все это время, уезжая, он целовал меня в лоб, а я, стоя у окна, смотрела, как он удаляется на своем рысаке то в Галифакс, то в Манчестер, Ланкастер и даже дальше: в Ковентри, Лондон и Эдинбург. Но на самом деле: в Бартон, Бартон, Бартон…