Лицо стоявшей рядом с ней юной служанки озарилось едва скрытой радостью.

– Наглая подлиза! – проворчал за моей спиной чей-то более зрелый голос.

– Благодарю, Сара, достаточно. Пока нет нужды в огульных обвинениях, в сущности, я верю в порядочность всех наших домочадцев. Некоторые, однако, могли бы более убедительно проявлять преданность.

Не показалось ли мне, что, произнося эти слова, Ричард выразительно взглянул на Алису?

Уже направившись к спуску, он добавил:

– На этом я вас покину. Но помните, что завтра к полудню это ожерелье должно быть в распоряжении Флитвуд. И это не просто просьба.

Взволнованно переговариваясь, слуги потянулись к выходу из зала, а я подошла к Алисе и взяла ее за руку.

– Ты поднимешься ко мне?

Она неловко высвободила руку.

– Что-то мне не хочется.

Она вручила мне сверток. От него исходил запах разнотравья, в котором я уловила только наличие лаванды, но сейчас интенсивность этой ароматной смеси вызвала у меня неприятное ощущение.

– Почему?

– Я же принесла то, что вы просили. И не знаю, чем еще пока могу помочь вам.

– Тогда зайдем в гостиную. Я прикажу принести нам с кухни закусок…

– Нет, спасибо. Мне нужно возвращаться на работу в пивную. – Из ее голоса начисто исчезла привычная мягкая мелодичность.

В зале уже стояла тишина, лишь из коридора еще доносился перестук шагов. С портретов, висящих на стенах, на нас пристально взирали предки Ричарда.

– Надеюсь, ты не думаешь, что я могла бы обвинить тебя в краже. – Я старалась придать своим словам насмешливый оттенок, но вместо этого получилась скорее мольба.

– У вас красивые драгоценности, но сомневаюсь, что хоть одно из них могло бы подойти мне. Наверное, вам больше не понадобятся мои услуги?

– О чем ты говоришь? Алиса, ради бога, ты не можешь бросить меня. Я же знаю, что ты ни в чем не виновата.

– Неужели?

Мне вспомнилось, как она закрыла занавесы полога после кровопускания. Как часом позже я оставила ее и как потом она, напряженно выпрямив спину, сидела у окна моей спальни, тонкие заостренные черты ее лица пребывали в полнейшем покое, словно она позировала для портрета. И из глубины сознания пробивалась еще одна мысль: что же она сделала с моей кровью? Ведь набралось больше половины чаши, а когда Ричард потребовал, чтобы его впустили, вся кровь уже исчезла. Не выплеснула ли она ее в горящий камин? Но я не слышала ни шипения испаряющейся жидкости, ни зловония паленой крови. Однако сейчас явно не лучшее время для подобных вопросов; Алиса внимательно смотрела на меня, и я поняла, что на моем лице отразились сомнения.

– Мне пора уходить, – сухо произнесла она, – я не могу служить там, где мне не доверяют.

И, не дав мне опомниться, она выскользнула в коридор. Когда я вышла следом, она уже успела открыть входную дверь и спуститься с крыльца, едва избежав столкновения с только что спешившимся мужчиной и его лошадью.

– Госпожа Шаттлворт! – воскликнул Ник Баннистер, бросив взгляд на Алису, чья худенькая фигура вдруг словно еще больше съежилась.

– Господин Баннистер, – переведя дух, умудрилась вымолвить я.

У меня возникло ощущение, будто я падаю в бездонную пропасть; случилось нечто ужасное, и я понятия не имела, что теперь делать. А все из-за дурацкого ожерелья, которое не имело для меня ни малейшей ценности!

– Вы выглядите необычайно встревоженной… кто эта женщина?

Осторожно приблизившись ко мне, судья положил сморщенную руку на мое предплечье, как раз на то место, где ее прорезало острие фима. На его прикосновение ранка откликнулась жгучей болью, и я отдернула руку, принеся сбивчивые извинения. Всего через несколько дней этот разрез практически зажил, превратившись в аккуратный шрамик в форме тонкого лунного серпа.

Но сейчас перед моими глазами мелькал только белый чепец Алисы, стремительно удаляющейся в сторону леса. Как обычно, она не пошла по дороге, через усадебные постройки, предпочтя сократить путь по лесным тропам.

– Госпожа, вы нормально себя чувствуете?

Я вздохнула и почувствовала, как промозглый ветер запустил свои холодные щупальца мне под платье. Мой живот страдал от жесткого корсета, очень скоро я уже вовсе не смогу носить его.

– Да, все в порядке, благодарю вас, господин Баннистер. Вы приехали повидать Ричарда?

– Только если он располагает временем. Я лишь намеревался забрать послание, давеча оставленное мне у вас Роджером.

– Да, я понимаю. Я могу сама найти его для вас.

Я слышала, как Ричард говорил, что мог бы отправить его с Джеймсом, но я не собиралась искать мужа, сейчас мне вообще не хотелось его видеть.

Ник последовал за мной в дом, и я поручила проходящему слуге позаботиться о его лошади. Кабинет Джеймса располагался поблизости от прихожей, и сегодня наш управляющий уехал на целый день. Словно почувствовав мое огорчение, Пак подошел ко мне и уткнулся влажным носом в мою руку.

– Простите, господин Баннистер, что именно мне надо найти?

– Возможно, господин Шаттлворт знает, где именно лежит тот документ…

– Не стоит его беспокоить. Я сама смогу помочь вам, – невольно произнесла я с большей резкостью, чем мне хотелось, – у Ричарда нынче выдалось трудное утро.

Толчком распахнув дверь, я прошла к большому письменному столу в центре кабинета. Джеймс поддерживал строгий порядок, на столешнице лишь вазочка с перьями, флакон чернил да аккуратная стопка бумаг. За кожаным креслом на полке хранились связки хозяйственных гроссбухов лет за двадцать, с тех самых пор, как отец Ричарда начал вести документальные записи рода Шаттлвортов. Я рассматривала стопки писем, систематизированные и уложенные по неизвестной мне системе, вспомнив, как однажды Джеймс показывал мне аккуратную стопку писем, связанных с моими неудачными беременностями. Меня охватил очередной приступ острой ярости; Ричард счел неблагоразумным сообщать мне о моей грядущей неминуемой смерти, а теперь он удалил из дома и единственного человека, которому я могла доверить собственное спасение. Я вдруг осознала, что вся дрожу, глаза наполнились жгучими слезами, затуманившими зрение. Я шмыгнула носом, а Ник Баннистер деликатно прочистил горло.

– Госпожа, какая у вас прекрасная собака, – заметил он.

Смахнув слезы с глаз, я вновь принялась изучать содержимое полок, обнаружив наконец нужное послание: запечатанное восковой печатью Ноуэлла письмо. Перевернув его, я увидела имя Ника Баннистера, написанное наклонным почерком Роджера, и вручила его этому потрепанному жизнью старику, гладившему моего пса.

– Благодарю, – кивнул он с озабоченным видом.

Я поняла, что своим поведением поставила нас обоих в неловкое положение, и он подыскивает слова, чтобы сгладить его.