посольство и казармы морских пехотинцев в 1983 г.), затем в Сомали. Успешная кампания в Афганистане должна разрушить ауру «Аль-Каиды», хотя полностью исключить ее как политическую силу нереально. Серьезный сигнал был послан Ираку.

«Война США против терроризма еще будет продолжаться, и нельзя полагать, что ее последующие стадии будут легче, чем первые. Она не может не потрясти местные и глобальные политические структуры, нередко совершенно непредсказуемо. Будут ли международные отношения столь перестроены в результате этого процесса, что это может быть названо третьей мировой войне, еще неизвестно» (1, с. 81).

О. Руа (Национальный центр научных исследований, Париж) отмечает, что единственный реальный конфликт между «Талибаном» и США был вызван пребыванием в Афганистане Усамы бин Ладина (2). Ранее американское правительство закрывало глаза на все нарушения прав человека талибами.

Бин Ладину и талибам «в определенные периоды и по одним и тем же причинам оказывали поддержку американцы, слепо доверявшие пакистанской политике, которая заключается в том, чтобы одновременно разыгрывать в Афганистане фундаменталистскую и пуштунскую карты. Эта слепота (или уступчивая политика) по отношению к Пакистану, внезапно завершившаяся 11 сентября 2001 г., все еще остается в некотором роде загадкой. В ее основе лежит, видимо, комплекс причин. Сюда относится… неявно выраженное намерение найти «хороших фундаменталистов», использовав их сначала против Советского Союза, а потом как карту в исламском мире» (2, с. 91).

У истоков «Аль-Каиды» стоят отряды добровольцев, засылавшихся американцами, саудовцами и пакистанцами сражаться в Афганистан в 80‑е годы. Во время войны в Персидском заливе произошло усиление антиамериканских настроений воинственного крыла исламистов, тогда как с Пакистаном организация оставалась связанной вплоть до 11 сентября. США всерьез обратили внимание на «Аль-Каиду» лишь после взрывов американских посольств в Восточной Африке в августе 1998 г., а врагом № 1 бин Ладин стал после 11 сентября. Вашингтон вначале пытался добиться его высылки, не затрагивая режима талибов, но это не удалось из-за эволюции «Талибана», который все более радикализировался под воздействием «Аль-Каиды» и на высылку (выдачу) не соглашался. Поэтому было принято решение о военном наступлении на талибов. «Режим талибов, отказавшийся предпочесть государственный резон исламской солидарности, практически совершил самоубийство. Любое политическое решение проблемы Афганистана зависит сегодня больше, чем когда-либо прежде, от создания коалиционного правительства, в котором должны быть представлены важнейшие этнические группы, а также от разъединения Афганистана и Пакистана» (2, с. 97-98).

С. И. Кузнецова

Геополитические последствия антитеррористической операции в Афганистане

М. Аюб (Университет штата Мичиган, США) исходит из тезиса о попытках США в ходе войны против терроризма развязать узел исламского экстремизма, который многие годы был в центре пакистаноафганских отношений (1). Можно отметить два достижения на этом пути: упрочение правительства умеренного пуштуна Хамида Карзая в Афганистане и заявленное намерение пакистанского президента Первеза Мушаррафа уничтожить террористические группы на своей территории. Но угроза нестабильности сохраняется. Террористы из «Аль-Каиды», разгромленные в Афганистане, находят убежище в Пакистане под покровительством сходных пакистанских организаций фундаменталистов (например, «Джамаат-уль-Улема-и-Ислам»). Пуштунские племена в Северо-Западной пограничной провинции Пакистана сочувствуют и «Аль-Каиде», и «Талибану». Нападение на индийский парламент 13 декабря 2001 г. свидетельствует, что ряды пакистанских террористов пополнились боевиками, бежавшими из Афганистана.

Усилия Мушаррафа покончить с экстремистами, разумеется, заслуживают поддержки, но в долгосрочной перспективе автор видит американскими союзниками Индию и Иран, как бы невероятно ни казалось последнее: «США не должны пренебрегать стратегической закономерностью растущего совпадения интересов Вашингтона, Нью-Дели и Тегерана» (1, с. 52).

В Афганистане никакому правительству, даже при поддержке ООН и США, еще долгое время не удастся контролировать всю территорию — будут продолжаться раздоры между отдельными командирами и этносами. Чтобы избежать фрагментации страны, следовало бы ввести на неопределенный срок 50 тыс. международных вооруженных сил, обученных методам ведения войны в горах. Но даже они не гарантировали бы успех, тем более в условиях соперничества соседей — Ирана, Пакистана, России.

Россия, Узбекистан и Таджикистан предпочли бы руководящую роль в Кабуле Северного альянса (при этом Узбекистан и Таджикистан поддерживают только своих соперничающих соплеменников). Иран также опасается пуштунов — опоры «Талибана» и их гонений на шиитов-хазарейцев. Он считает Пакистан клиентом Саудовской Аравии, а свою версию воинствующего ислама противопоставляет саудовскопакистанской. Наконец, Пакистан хотел бы большей доли власти в Кабуле у пуштунов, строгого ограничения влияния Северного альянса (учитывая его связи с Индией), крайним севером Афганистана, подальше от своей границы.

Поддержка «Талибана» являлась центром не только внешней, но и внутренней политики Пакистана. «Талибан» пестовался его спецслужбами для засылки террористов в индийскую часть Джамму и Кашмира, для усиления влияния исламистов среди офицеров и в правящих кругах Пакистана[5]. Этот процесс исламизации подпитывался притоком саудовских денег и ваххабитских идей по государственным каналам и через пакистанских мигрантов, работающих в королевстве. Именно в пакистанских религиозных школах обучались талибы, перебрасываемые затем через границу: Пакистан был главной опорой повстанцев, боровшихся с «марксистским режимом» и советскими войсками в Афганистане. «В 90‑е годы ключевая роль Пакистана в установлении власти пуштунского "Талибана" в Кабуле укрепила имидж Исламабада как основной опоры пуштунов в Афганистане и главного бастиона против намерений Ирана и России помочь доминировать в афганском государстве этническим меньшинствам за счет традиционно господствовавших пуштунов» (1, с. 57).

Поэтому отказ Пакистана после 11 сентября 2001 г. от поддержки «Талибана» оказался шоком для всех пуштунов и пакистанских фундаменталистов. Это может повлечь возрождение пуштунского сепаратизма (они никогда не примирялись с разделением на два государства) в Пакистане, что серьезно беспокоит его правящие круги. Исламские радикалы и часть офицерского корпуса не одобрили союз Мушаррафа с американцами против талибов, но большинство военных признали его решение, надеясь на помощь США в решении экономических проблем и отказ от поддержки Индии в грядущих индо-пакистанских конфликтах. Аюб предлагает все же учитывать возможность свержения Мушаррафа офицерами, недовольными вступлением Северного альянса в Кабул и репрессиями против воинственных исламистских групп в самом Пакистане и Кашмире; соответственно, будущее Пакистана ему представляется «весьма мрачным» (1, с. 59). Отсутствие стабильности в стране, в свою очередь, поднимает вопрос о безопасности ее ядерного арсенала.

В этих условиях у США и Индии две общие задачи: защитить регион от негативных последствий нестабильности в Пакистане и сдерживать Китай, долгосрочные цели которого могут войти в противоречие с интересами США и Индии. Общие подозрения относительно стремления Китая стать второй сверхдержавой — основа стратегического американо-индийского сотрудничества. Демократичность Индии — дополнительный стимул для его укрепления, что может стать «главной опорой проектируемого глобального демократического сообщества» (1, с. 61).

Иран, по словам автора, также стремится к демократии. Он враждебен «Талибану» и пакистанским экстремистам, нуждается в беспрепятственном экспорте нефти из Персидского