Лорд Милнер, один из самых известных деятелей британского военного кабинета, лично заверил Корнилова в своей поддержке в письме, которое было передано генералу в конце августа Федором Аладиным, политическим авантюристом, который состоял членом бывшей Думы. Аладин привез с собой крупную сумму денег и вскоре стал известен как один из самых главных сторонников Корнилова, в случае успеха его движения претендующий на пост министра иностранных дел. Возглавляемая им миссия в Россию, профинансированная британским правительством и доставленная Королевским флотом, еще в марте была предложена Бьюкененом в направленной им в министерство иностранных дел Англии телеграмме. Признав, что он всей душой сочувствует Корнилову, посол, однако, отказался принять участие в попытке переворота. 5 сентября его навестил директор одного из крупнейших петроградских банков в качестве делегата организации, которую поддерживали несколько влиятельных финансистов и промышленников. Будучи активными сторонниками Корнилова, они просили предоставить в его распоряжение британские броневики, а также помощь посла для бегства из страны, если вся затея потерпит неудачу. Вероятно, никто из них не знал, что к этим броневикам уже проявлен огромный спрос, тем не менее Бьюкенен отказал официальному предложению банкира и сказал ему, что Корнилов поступит умнее, если позволит большевикам выступить первыми. Он держал подробности заговора про себя – в противовес, признается он, своему долгу посла в дружественной стране – и несколькими днями позже многозначительно заметил в дневнике: «Ничего не поделаешь, остается только ждать развития событий и надеяться, что Корнилов окажется достаточно сильным, чтобы за несколько дней расправиться с любым противником».

За исключением социалистической и крайне либеральной, вся пресса союзников с рвением вступила в хор сторонников Корнилова. Высокомерная лондонская «Таймс», которую одно издание критиковало как орган «врагов демократии в военном кабинете», возглавила кампанию в Англии, объясняя свою позицию описанием разложения русской армии. «Когда враг грохочет кулаком в ворота, необходимо положить конец комитетам и дебатам, митингам лжерабочих и ленивых солдат, болтовне об утопии!» – заявляла она. С одобрением приводились слова неназванного путешественника из России о том, что Советы были «самозвано заявившими о себе организациями идеалистов, теоретиков, анархистов (и) синдикалистов… в основном иностранцев еврейского типа, среди которых практически нет ни рабочих, ни солдат, а про некоторых из них известно, что им платит Германия». «Окончательно связав свою судьбу с этими болтливыми и обструкционистскими организациями, – издевалась «Таймс», – Керенский безвозвратно порвал с генералом Корниловым и со всеми, кто на его стороне». На Керенского возлагали вину в этом разрыве, а несколько газет, которые взяли на себя смелость критиковать генерала, противопоставляя его Петросовету, подверглись серьезной обструкции. Говоря о миллионах людей, уже ввергнутых в «бездонную пучину русской анархии», «Сатердэй ревю» выражала надежду, что Корнилов, «который стоит за порядок и дисциплину, может ввязаться в бой ради спасения России и Антанты и победить». Манчестерская «Гардиан», возможно, самая влиятельная из английских демократических изданий, энергично осуждала эту точку зрения: «Корнилов не является предназначенным судьбой военным спасителем России на благо союзникам. Хочет он того или нет, он участвует в восстании против тех, кто единственно может сохранить ее сегодня и возродить завтра. Он ее и наш враг. Только его поражение и приведение к подчинению способно принести пользу и ей, и нам».

Французская пресса горячо поддерживала Корнилова, только «Темп», более осторожная, чем ее современники, воздержалась от могущих скомпрометировать ее заявлений, не чувствуя за собой надежной позиции для отступления. «Журналь де деба» заявлял, что Корнилов, далекий от мысли совершить контрреволюцию, был единственным человеком, действующим «в интересах общественной безопасности», что он хотел только «силой обуздать сопротивление обезумевшего Совета», тогда как Керенский «упорствует в надежде на убеждение». «Фигаро» превозносила Корнилова как «самого уважаемого и благородного человека из всех русских», а еженедельный журнал «Опиньон» резко заявлял: «Твердо установленная военная диктатура способна положить конец разлагающему влиянию византийских политиканов… и показать утопическим краснобаям опасность их тенденций». Орган социалистической партии «Юманите» был одной из нескольких парижских газет, которые упорно поддерживали и Керенского, и Петроградский Совет.

Американская пресса, обычно более демократически настроенная, чем английская и французская, по поводу Корнилова резко разделилась и выражала гораздо меньше сочувствия Керенскому, чем прежде. Нью-йорская «Таймс», прямо не связывая себя ни с одной стороной, говорила, что мало доверяет премьер-министру. Гораздо более откровенно заявляла сан-францисская «Кроникл»: «России нужен диктатор, и похоже, что Корнилов больше чем кто-либо другой подходит на эту роль», и портлендская «Орегониан» оправдывала эту попытку тем, что генерал, отчаявшись в надеждах, «почувствовал себя обязанным выхватить вожжи правления в Петрограде из рук орд болтливых теоретиков и политиканов». С другой стороны, еженедельный журнал «Нью репаблик», представляющий мнение кучки либералов, жестоко критиковал «бурбонов», которые активно поддерживали Керенского до тех пор, пока он выступал против большевиков, а теперь покинули его, «освобожденные от жестокой необходимости поддерживать социализм где бы то ни было».

Только когда шумный, но благонамеренный Владимир Н. Львов, обер-прокурор Священного синода в прежнем кабинете министров, вызвался быть посредником между Корниловым и Керенским, последний полностью осознал все значение заговора против его правительства. Львов – не путать с бывшим премьером князем Георгием Е. Львовым – стремился избегнуть открытого разрыва между соперниками в надежде, что военная диктатура может быть установлена и без этого ненужного конфликта. Когда в первых числах сентября он обратился с этой целью к Керенскому, премьер-министр позволил ему думать, что дает ему полномочия прийти к соглашению с Корниловым, когда на самом деле он стал невольным разведчиком во вражеском лагере. Львов встретился с генералом и получил три требования, которые передал Керенскому: объявление Петрограда на военном положении, роспуск кабинета и передача всей власти директорату, возглавляемому самим Верховным главнокомандующим. Керенский сделал вид, что согласен на эти требования, и вечером 8 сентября Корнилов уехал, полностью уверенный, что его наступление на Петроград не встретит никакого сопротивления со стороны правительства. Но утром получил от Керенского короткую телеграмму с приказом сложить с себя командование. Окончательный разрыв был совсем близко. Корнилов отказался подчиниться приказу и обратился к массам с призывом о поддержке, на который могло отозваться лишь ограниченное число русских, поскольку он был изложен благочестивым и патриотическим языком ушедшей эпохи. В частности, в нем говорилось: «Ужасное убеждение в неизбежном крушении страны побуждает меня в это страшное время призвать всех русских спасти их погибающую землю. Все, у кого в груди бьется русское сердце, все, кто верит в Бога и в Церковь, молятся Ему о величайшем чуде – о спасении нашей родины».

С первого взгляда казалось – Корнилову достаточно было отдать приказ, и его войска займут практически незащищенную столицу. Его поддерживали большинство генералов и офицеров более низкого ранга. Все министры ушли в отставку, некоторые из-за недоверия Керенскому, другие потому, что были сторонниками Корнилова. В отсутствие более или менее надежной информации столицу захлестывали самые дикие слухи о местонахождении войск, восставших против правительства. Дипломатическому корпусу было рекомендовано переехать в более безопасное место, но после дискуссии в британском посольстве представители союзников решили остаться. Кое-кто из малодушных советских лидеров, не будучи уверенными в мягком обращении со стороны приверженцев Корнилова, готовился спешно покинуть столицу. В течение некоторого времени Керенский был диктатором без власти – один в «ужасающей пустоте», как выразился Чернов. Даже ближайшие сторонники подталкивали его сложить полномочия в пользу генерала Алексеева. 10 августа, в самый пик кризиса, появилась делегация Петроградского Совета, предложив ему свою поддержку только при условии жестокого подавления Корниловского мятежа. Но рабочие и солдаты не стали ждать, когда правительство позволит им подготовиться к сопротивлению. На время забыв политические разногласия, большевики, меньшевики и социал-демократы образовали совместный Комитет борьбы с контрреволюцией. Была создана рабочая милиция, вооружение которой было предоставлено военной организацией большевистской партии. Петроград и его окрестности превратились в вооруженный лагерь, каждая фабрика и завод – в крепости, каждый дом – в баррикаду. Вместо того чтобы пассивно выжидать нападения противника, в приближающиеся к городу войска были посланы агитаторы, которые должны были подорвать их боевой дух. Железнодорожным рабочим было приказано разобрать рельсы, портить двигатели паровозов, словом, любыми способами препятствовать продвижению войск. Было произведено множество арестов, так что находящиеся в городе социалисты, тайно поддерживающие Корнилова, были лишены возможности приступить к действию. Опасаясь гражданской войны, послы союзников предложили себя в качестве посредников для улаживания конфликта. Этот поступок отвечал желанию военного кабинета Британии, который 12 сентября решил информировать Керенского, «что британское правительство, крайне озабоченное возможностью гражданской войны, требует прийти к соглашению с генералом Корниловым – не только в интересах самой России, но и в интересах союзников». Сначала Керенский был склонен приветствовать вмешательство со стороны, но, когда появились перспективы его победы, к послам был направлен Терещенко с тем, чтобы поблагодарить и отклонить предложение. Ясно, что любое правительство, уверенное в своей стабильности, не могло принять предложение, которое ставило легально сформированные органы власти и повстанцев на одну доску Послы, которых уже яростно критиковали наиболее радикальные газеты, поместили подчеркнуто резкое опровержение своей связи с Корниловым. Вместе с тем это заявление было тщательно отредактировано, чтобы ни в коем случае не ободрить Керенского, а подчеркнуть, что для них по-прежнему первостепенное значение имеет борьба с Германией: «В интересах гуманности и стремясь предотвратить непоправимый вред, они (послы) предлагают свои благонамеренные услуги с единственной целью – служить интересам России и делу союзников». Жозеф Нуленс, новый французский посол, который прибыл в июле на место Палеолога, не считая свои попытки помочь достижению соглашения неблагоразумными, позднее критиковал Временное правительство за его «непростительный сговор» с «самыми отъявленными врагами общественного порядка» в «безжалостном» подавлении восстания.