Главный штаб Германии, военные действия которого против революционной России до сих пор сдерживались из политических соображений, с готовностью перебросил подкрепление для контрнаступления. Результатом стало катастрофическое поражение русских. Лишь горстка войск осталась сражаться, остальные в беспорядке бежали, по пути грабя и мародерствуя и проявляя насилие всех видов, демонстрируя полное отсутствие дисциплины. Уже 4 июля возмущенный генерал Нокс возвратился в Петроград и в телеграмме в Лондон выразил мнение, что российская армия была «непоправимо уничтожена как сражающийся организм».

Позднее в том же месяце германцами были предприняты атаки на Северном и на Западном фронтах меньшего масштаба. Русские были легко отброшены назад, не сумев удержать даже сомнительного преимущества первоначального успеха. Генерал Корнилов, чьи войска добились самых впечатляющих успехов до начала катастрофы, телеграфировал Керенскому: «Я заявляю, что отечеству угрожает опасность, а потому, без чьей-либо просьбы, требую немедленной остановки наступления по всем фронтам с целью сохранения армии и реорганизации ее на основе строжайшей дисциплины, чтобы не приносить в жертву небольшое количество отважных героев, которые заслуживают права дожить до лучших дней». Настроенный пессимистически главнокомандующий генерал Брусилов настойчиво твердил о чистке, считая, что это поможет восстановить боеспособность армии. Он сообщал Керенскому: «Я считаю, что чистка армии может быть произведена только после чистки тылов и после того, как пропаганда большевиков и ленинистов будет объявлена преступной и подлежащей наказанию как высшее предательство». Брусилов разделял заблуждение, преобладающее среди гораздо более политизированных людей, чем он, что большевистские агитаторы были причиной, а не следствием социального потрясения. Однако идеи большевиков приобрели популярность среди армии не потому, что их сторонники отравляли ничего не подозревающих жертв опьяняющим вином марксизма, а потому, что только одна большевистская партия бескопромиссно выступала против продолжения войны.

Окончательный распад фронта совпал с сильнейшими беспорядками в Петрограде, известными под названием «июльские дни», которые представляли серьезную угрозу дальнейшему существованию Временного правительства. Революционные настроения огромной части рабочих и солдат в столице настолько превалировали над настроениями остального населения, что большевикам становилось все труднее удерживать своих самых рьяных сторонников от открытого выступления, которое могло направить партию на путь революционного авантюризма, тогда как она еще не была уверена в успехе. В первые же дни наступления на фронте появились зловещие признаки волнения в тылу. Отчасти разгар кризиса объяснялся уходом из правительства четырех министров-кадетов, который последовал 15 июля. Неспособность кадетов влиять на решения кабинета уже некоторое время вызывала у них недовольство и раздражение, и вопрос об автономии Украины стал лишь кульминационной точкой в длинной серии обид на их менее консервативных коллег по кабинету, что и стало основным поводом для их решения выйти из состава правительства.

Утром 16 июля объявил об открытом неповиновении один из пулеметных полков. С целью утихомирить солдат были посланы большевистские агитаторы, и казалось, им это удалось. Но взбунтовавшиеся пулеметчики, которые не прекращали митинговать, успокоились лишь на время. Поддержанные другими воинскими частями и тысячами рабочих, неорганизованные массы вооруженных демонстрантов заполонили улицы. Захваченные врасплох большевистские вожди, понимая, что уже опоздали сдержать стихию, могли только неуверенно одобрить открытое выступление своих разгоряченных сторонников. По городу на бешеной скорости носились автомобили, полные солдат; Таврический дворец окружили толпы народа, требуя, чтобы Петроградской Совет взял власть в свои руки, хотят этого или нет его робкие лидеры; повсюду начались грабежи, количество убитых и раненых, в основном за счет беспорядочной пальбы, дошло до нескольких сотен. Та часть гарнизона, которая отказалась присоединиться к демонстрации, держалась в стороне и от правительства. Если бы действия бунтовщиков были согласованными, вскоре они могли бы захватить ключевые министерства и государственные здания. Но лишь один Чернов попал в опаснейшее положение, и от вероятной гибели его спасло только немедленное вмешательство Троцкого, который успокоил толпу матросов, собиравшихся увезти министра в автомобиле.

К 18 июля произошло брагоприятное для правительства изменение ситуации, и далеко не последней причиной этого стала своевременная публикация Министерством юстиции весьма сомнительных доказательств того, что Ленин и его последователи являются германскими агентами. Это произвело желаемое действие на народное мнение, и некоторые из нейтральных до сих пор подразделений гарнизона заявили о своей поддержке правительства. Силы восставших были ослаблены переводом наиболее агрессивных большевиков-матросов с ближайшей морской базы в Кронштадт. Был занят дворец Кшесинской, где большевики устроили свою штаб-квартиру; помещение редакции «Правды» было опечатано, газета закрыта, а оборудование уничтожено. Были арестованы Троцкий, Каменев и другие партийные вожди, тогда как Ленин и Зиновьев скрылись, чтобы избежать подобной участи.

При всей решительности действий консервативная реакция была непродолжительной и не сопровождалась серьезными репрессиями и казнями. Правые, многие из которых были не против жестокой расправы с большевиками, были недовольны подобной снисходительностью. Такие же сожаления выражали и представители союзников. «Если бы в этот момент Временное правительство обвинило Ленина, Троцкого и других вождей большевиков, предало суду и казнило их, – говорит Фрэнсис, – возможно, России не пришлось бы пройти через другую революцию, и она была бы избавлена от террора и голода, погубивших миллионы ее сынов и дочерей». Нокс предложил правительству программу жестких и решительных мер, которая предусматривала восстановление смертной казни в армии и на флоте, наказание «агитаторов» за подстрекательство к восстанию и бунту, введение военной цензуры, создание в Петрограде и в других крупных городах милиции из патриотически настроенных солдат и образование рабочих батальонов из солдат местных гарнизонов. Терещенко сказал Бьюкенену, что согласен на все, кроме первого условия. Как стало ясно позднее, именно это условие и было единственным из предложенной программы, которое приняло правительство.

Даже если бы самые суровые меры были осуществимы с политической точки зрения, то Керенский все равно был не тем человеком, который мог жестоко расправиться со своими противниками. Хотя Троцкий называл его «математическим центром русского бонапартизма», Керенский не обладал достаточным темпераментом, чтобы стать диктатором, и имущие классы, всегда стремящиеся найти «всадника», который мог бы защитить их интересы, в конце концов были вынуждены искать кандидата в другом месте.

Как известно, последствием «июльских дней» и развала армии – хотя и косвенным – явилась вторая реорганизация Временного правительства. Решительно настроенный против радикальной земельной программы, которую предлагал Чернов, Львов 20-го подал заявление об отставке. Она была принята с готовностью, поскольку давно уже прошло то время, когда Временное правительство могло себе позволить иметь во главе номинальную фигуру. Его пост занял Керенский, таким образом легализовав ситуацию, которая существовала на деле. Кадеты отказались войти в кабинет министров в том случае, если он не возьмет на себя «задачу спасения страны от внешней угрозы и внутреннего распада». Советы не менее упорно настаивали на проведении земельной реформы, и Керенский, которому становилось все труднее улаживать конфликты, подал в отставку вместе с многими своими коллегами. Как он и ожидал, его отставка не была принята из-за отсутствия другой кандидатуры, способной занять его место, и ему была предоставлена полная свобода в определении состава кабинета. 6 августа было объявлено о создании нового правительства «спасения революции», с небольшими изменениями в наиболее важных министерствах. Несмотря на уход Церетели, количественное большинство теперь составляли социалисты. Но характер их социализма был таковым, что Милюков совершенно верно заявил: «Фактическое большинство членов кабинета министров, безусловно, является убежденными сторонниками буржуазной демократии».