– Не надо, – застонала Василиса, только на секунду представив себе эту картину.

– А чего ты так противишься? – удивилась Галина Семеновна и посмотрела на мужа, который не выпускал из рук бутылку шампанского и направлял ее горлышко то на люстру, то на висевшие на стене картинки из янтаря, то в зеркальное нутро серванта. – Юра! – не выдержала она. – Ну сколько можно?! Что ты как ребенок, ей-богу, никак не наиграешься!

Юрий Васильевич вопросительно посмотрел на жену.

– Давай дождемся, – попросила она его с такой интонацией, как будто тот категорически отказывался это сделать и буквально взашей гнал ее из собственного дома.

– Давай, – легко согласился Ладов и выстрелил из бутылки в портрет покойной тещи.

– Я серьезно тебе говорю, – рассердилась Галина Семеновна, не почувствовавшая должного внимания к своему предложению. – Мы их дождемся, ты сам откроешь шампанское. Поздравим молодежь – и к Гусевым.

– Да… – открыл было рот Юрий Васильевич, но не закончил, потому что почувствовал на себе красноречивый взгляд дочери: – Нет! – вдруг заартачился он и вернул боевое оружие на стол, любовно погладив обтянутое золотой фольгой горлышко.

– Что значит «нет»? – обалдела Галина Семеновна и гневно посмотрела на мужа.

– А то и значит, что нечего ерунду городить, – залихватски ответил Юрий Васильевич и встал на носочки, чтобы потом резко плюхнуться на пятки. – Себя, что ли, забыла, Галя? – укоризненно взглянул он на жену и почувствовал, что сегодня, в честь праздника, в честь получения дочерью аттестата о неполном среднем образовании, напьется у Гусевых в хламину и скажет Гальке все, о чем молчал несколько лет.

Убитая мелким предательством, Галина Семеновна молча проглотила обиду и, подойдя к дочери, довольно бесцеремонно поправила на ней съехавший на бок пояс, сдула какие-то невидимые соринки с розового атласа, приказала покружиться и мечтательно произнесла:

– Везет тебе, Васька! Вся жизнь впереди!

«Не то что у меня!» – с тоской подумала о будущем старшая Ладова и тоже почувствовала, что сегодня, в честь праздника скажет мужу все, о чем молчала несколько лет. И плевать, что произойдет это у Гусевых, пусть знает! И все пусть знают!

Решительно настроенные супруги Ладовы встали около порога, но вместо того чтобы перешагнуть через него, снова замешкались, бессознательно оттягивая момент итогового объяснения. Судьба несчастных родителей в этот момент Василису совершенно не интересовала. Мало того, она открыто выказывала им недовольство и слезно просила как можно быстрее отправиться к дорогим Гусевым. Ей хотелось принять своих гостей во всеоружии, а для этого ей были необходимы десять минут тишины, полное одиночество и свободное зеркало. Поэтому, как только родители наконец-то покинули свой дом, добровольно переданный на растерзание молодежи, Василиса замерла в предвкушении свободы и хорошего настроения. Ну а дальше, как водится, и проявился тот самый множественный эффект обманутого ожидания.

Первое разочарование постигло Ладову прямо в дверях собственной квартиры. И Низамова, и Хазова явились одетыми не по протоколу. На обеих были вытертые джинсы и простенькие футболки, больше уместные для спортивных соревнований и пикников, нежели для званого ужина.

– Вот и двое из ларца, одинаковых с лица, – насупилась Василиса, одевшаяся так, как того требовал предварительный договор, по-вечернему. – Мы же договорились!

– Перина! – Вихарев взлетел по лестнице и застыл в дверях. – Да ты не Перина теперь! Ты – это… Юльк, как ее, эту?..

– Кого? – не сразу поняла Хазова.

– Куклу эту.

– Какую? – никак не догадывалась Юлька.

– Барби, – быстро сориентировался Ильсур Бектимиров, как старший брат не понаслышке знающий, о чем идет речь.

– Во! – заржал Вихарев. – Ты Барби!

– Сам ты Барби, придурок, – вихрем налетела на него Гулька и так посмотрела на Бектимирова, что тот сразу понял: подыгрывать товарищу не стоит.

– За придурка ответишь, – надулся Вихарев, но тоже вовремя остановился: за спиной у Низамовой вырос Ильсур, ростом значительно превосходивший всех, даже хозяйку дома.

– Спокойно, братан! – Бектимиров отодвинул Гульку в сторону и, раздувая тонкие ноздри, уставился на хазовского спутника.

– Подеритесь еще, давайте, – встряла Юлька и, схватив Вихарева за руку, потащила за собой.

За руки взялись и Низамова со своим спутником:

– Знакомься, Васька. Я тебе говорила, – представила Бектимирова Гулька и покраснела.

– Очень приятно, – улыбнулась ему Ладова и показала рукой: «Проходите».

– Куда технику ставить? – Ильсур старался быть галантным, памятуя свод правил, которые озвучила ему Низамова перед входом в подъезд: матом не ругаться, на татарский не переходить, к Ладовой относиться так же уважительно, как к родной матери, с балкона не плевать и т. д. «Может, я тогда не пойду?» – криво усмехнулся Бектимиров. «Пойдешь», – приказала Гулька и бросила на него тот самый взгляд, из-за которого повышалось артериальное давление и краска приливала к юношеским щекам.

– Можно сюда… – Василиса показала на журнальный столик, на котором заботливая Галина Семеновна заранее выложила все, что могло понадобиться во время банкета: сменные приборы, салфетки, хазовские коробки конфет, открывалку для бутылок, штопор зачем-то и даже бактерицидный пластырь.

– Серега, – позвал Вихарева Ильсур. – Иди сюда…

– Он не слышит, – объяснила Ладова. – Они с Юлей на балконе. – Позвать?

Еще не освоившийся на чужой территории, Бектимиров молча кивнул.

– Сергей, – Василиса приоткрыла балконную дверь. – Тебя там зовут.

– Кто? – Вихареву явно не хотелось покидать наблюдательный пункт – прекрасное место для курения.

– Бектимиров, наверное, – предположила Юлька и шумно втянула носом дым.

– На – подержи, – он передал Хазовой тлеющую сигарету и проскользнул в комнату, где моментально определил суть проблемы. – Удлинитель нужен. Пери-и-ина!

Ладова на кличку не отозвалась, зато Низамова – сразу же:

– Ты кого зовешь, мальчик?

– Она меня достала, – пожаловался Вихарев Ильсуру. – Шило, блин…

В ответ Бектимиров спокойно поставил магнитофон на пол, повернулся к Сергею, но не успел даже рта открыть, как Вихарев поднял руки вверх.

– Ясно-понятно. Не дурак.

– Я вижу, – снова взялся за шнур Ильсур и посмотрел на кухонную дверь, сквозь стекло которой был виден точеный Гулькин профиль.

Через пару минут шарманка, так называл магнитофон Вихарев, была установлена и оттуда полилось волнительное: «Осенний поцелуй после жаркого лета // Ты, может быть, один, кто почувствовал это…»

Низамовское сердце сразу же отозвалось на любимую мелодию. Гульназ выскочила из кухни с недорезанным батоном в руках и, пританцовывая, остановилась возле Ильсура, не переставая подпевать Пугачевой.