Дождавшись, когда дочь закончит разговаривать по телефону, Эльвира Тимуровна вышла в прихожую и, подхватив Гульку под локоток, потащила на кухню, не забывая при этом улыбаться. Но Гулька знала цену этой улыбке: по сузившимся материнским глазам она поняла, что та не на шутку встревожена.

– Ты чего? – Гульназ высвободила свой локоть из рук матери.

– С кем ты разговаривала? – строго спросила дочь старшая Низамова.

– Ты подслушивала? – Гулька перешла на татарский.

– Нет, – покачала головой мать. – Но ты говорила по-татарски!

– Я, – девочка подобно матери сузила глаза и резко втянула воздух, – татарка!

– Для этого паспорт не нужен, Гульназ, – Эльвира Тимуровна стала серьезной. – У тебя появился мальчик?

– У меня? – Гулька картинно расхохоталась.

– У тебя, – мать усадила ее на стул, а сама встала рядом.

– Откуда у меня может быть мальчик? – покраснела младшая Низамова, категорически не желавшая произносить фамилии Бектимирова, памятуя странную историю родительского брака и ненависть двух семейств друг к другу. – Это Диляра, – назвала она первое имя, что пришло ей в голову.

– Какая Диляра? – недоверчиво переспросила Эльвира Тимуровна.

– Шарафутдинова, – легко продолжала врать Гулька. – В параллельном со мной учится. Тоже в медучилище идет.

– Никогда не слышала, – пожала плечами мать и села рядом. – Гульназ, – смотрела на дочь строго и одновременно просительно: – Ты уже взрослая. Знаешь, что бывает.

– Что бывает, ани?[8]

– Все ты знаешь, – устало выдохнула мать. – Будь осторожна. Город маленький. Тебя многие знают. Чтобы ни мне, ни отцу не пришлось краснеть.

– Да ладно тебе, мам, – Гулька быстро поняла, что имеет в виду Эльвира Тимуровна. – Я знаю. Это правда Диляра.

– Я верю, – твердо сказала старшая Низамова, и эта твердость в голосе свидетельствовала об обратном: «Кому ты говоришь, глупенькая!» – Диляра – значит Диляра.

– Правда, – поторопилась заверить мать Гулька и выдала себя с головой.

«Врет», – безошибочно определила Эльвира Тимуровна и с опаской подумала, как скажет об этом Фанису. «Потом!» – пообещала она себе. В результате победила женская солидарность: «Не все тайное становится явным. Да и сколько их еще будет. Этих Диляр».

Ночью Гулька ворочалась в кровати с боку на бок, представляя случайную встречу своих родителей с Бектимировым. Она мучилась от сознания, что предает интересы семьи, хотела пить, проклинала себя за слабоволие, проклинала Бектимирова за наглость и в результате заснула, так и не тронув стоявшее рядом с кроватью козье молоко с медом, заблаговременно приготовленное заботливой абикой. «Не будешь пить, титька расти не будет! – пугала внучку Хава Зайтдиновна и с жалостью смотрела на худосочную Гульку, тайком выплескивающую молоко за окно. – Пей!» Именно с этой фразой и явилась она к Низамовой во сне, погрозила пальцем, а потом заговорила голосом Бектимирова про зубные протезы, оставленные в стакане с молоком.

– Стонет! – приподнялась на локте Эльвира Тимуровна, прислушиваясь к звукам, доносившимся из комнаты дочери.

– Спи, – сквозь сон пробормотал муж. – Это во сне.

– Наверное, переволновалась, – предположила старшая Низамова и повернулась к супругу спиной. – Все-таки завтра выпускной.

– Это, блин, не выпускной, а детский утренник! – возмутилась Гулька, истомившаяся на школьной линейке. – Долго еще? – возилась она в строю, смущая одноклассников. – Не могу больше: задолбали! Равнение налево, равнение направо… Ать-два!

Низамова кипятилась, не переставая. И не столько от того, что задержали линейку, долго и многословно говорили, сколько от того, что рядом был Бектимиров. Его присутствие Гулька ощущала физически, хотя тот стоял достаточно далеко и, разумеется, не мог слышать всего того, что она ворчала себе под нос. Но зато он мог видеть, как шевелятся ее губы, как она одним и тем же движением закладывает за ухо непослушную черную прядь, как передергивает плечами и периодически оглядывается в его сторону, стараясь не выдать себя. Одного Бектимиров не мог видеть: того, что между ним и Гульназ взвилась и искрила высоковольтная дуга разгоравшегося чувства, соединяя две темные макушки.

Нечто подобное и в то же время происходило и в другом школьном дворе. Правда, в случае ладовских одноклассников высоковольтная дуга успевала дойти только до половины: ни Тюрину, ни Хазовой не хотелось принимать электрических сигналов своих товарищей. Поэтому и Наумова, и Вихарев тихо горели синим пламенем напрасных надежд на то, что сегодняшним вечером произойдет нечто, что наконец-то внесет ясность в их новую жизнь.

Вручение аттестатов о неполном среднем образовании и в одной, и в другой школе прошло скомканно. И там, и там ждали представителей областной администрации. И там, и там они запаздывали. И там, и там отпросившиеся с работы на пару часов родители с тоской смотрели на своих измученных ожиданием чад, проклиная непунктуальность властей.

– Может быть, вы вручите аттестаты детям? – подлетела перевозбужденная Ежиха к хазовскому отцу. – Говорят, губернатор в соседней школе. Как всегда опаздывает…

– Лариса Михайловна, – замялся Хазов. – Я здесь все-таки как частное лицо.

– Ну и что? Любое частное лицо легко превращается в официальное, если того требует ситуация! – сверкнула она глазами и, найдя взглядом своих подопечных, заявила: – Андрей Александрович! Дети устали.

Хазов завертел головой в поисках уставших детей, но вместо них обнаружил веселившуюся от души гвардию Юлькиных одноклассников.

– Что-то непохоже, – улыбнулся Хазов и направился к директору, периодически выбегающему из актового зала, чтобы посмотреть, не приближается ли к школе долгожданный глава области.

– Андрей Александрович, – заволновался пойманный в дверях директор, – ну что же это такое! Официальное мероприятие. Время согласовано. Все расписано по минутам.

– Такое случается. – Хазов подхватил директора под локоть и вывел из зала в огромную спортивную рекреацию. – Я бы с удовольствием предложил вам свою помощь, но знаю, что губернатор будет, и потому считаю невозможным принять на себя полномочия…

– Конечно-конечно, – с пониманием зашептал совсем сникший от ожидания директор. – Я все понимаю. Я… все… понимаю, – повторил он, но, завидев губернаторскую свиту у входа в школу, тут же забыл про Хазова и стремглав бросился навстречу высокопоставленным гостям.

Андрей Александрович с сочувствующей улыбкой проводил взглядом директорскую спину и неспешно вернулся в актовый зал, чтобы занять свое родительское место рядом с дочерью. На возвращение отца Юлька никак не отреагировала, что-то бурно обсуждая с Наумовой и Тюриным. «Не до меня!» – подумал Хазов и закрыл глаза от усталости, которая как-то разом навалилась и заставила вспомнить ту, мысли о которой не покидали его ни на минуту, хотя он честно пытался освободиться от них, для чего и нагружал себя все больше и больше, лишь бы не киснуть, не размякать. Но все равно не получалось. А чему удивляться? Разве еще три года тому назад он мог предположить, что будет вдов, одинок, никому не нужен. Даже собственной дочери.