– Гулька, это не я хочу любви. Это ты!

– Ну и что? – проворчала Низамова и забралась с ногами на табуретку. – У тебя хотя бы мечта есть.

– Есть, – строго подтвердила Василиса. – Но не факт, что сбудется.

– Ты же говорила, судьба?! – подначила подругу Гульназ.

– Я и сейчас тебе говорю, что судьба. И что с того?

– Я с Бектимировым помирилась, – выдала свою главную тайну Низамова и опустила голову на острые коленки. – Вот теперь не знаю, что и делать… Он мне предложение сделал, – оказывается, прозвучала еще не вся правда.

– Руки и сердца? – хихикнула Василиса.

– Дура, что ли? – тут же возмутилась Гулька. – Ходить.

– Чё, так и сказал: «Давай со мной ходить»?

Счастливая Низамова только потрясла головой, словно окончательно запамятовав, что еще несколько дней назад фамилия Бектимирова всплывала в разговоре исключительно в сопровождении слов «козел», «идиот», «придурок» и т. д. Василисе не хотелось ловить подругу на слове. В том, что Гулькина ненависть какой-то особой природы, Ладова подозревала давно, но тактично молчала. Зато Низамову словно прорвало:

– Вот теперь и не знаю, что делать.

– Делать нужно то, что хочется.

– Это как, интересно? – злобно посмотрела на подругу Гулька. – Я же уже с вами договорилась! Кто так делает?!

– Ах, вот в чем дело! – улыбнулась Ладова. – Тогда вообще проблем никаких нет. Тащи своего Бектимирова сюда.

– Этого придурка? – Низамова словно стеснялась своего выбора.

– Может, хватит? – укоризненно посмотрела на нее Василиса и почувствовала небольшой укол зависти. – Быть мне елкой, – криво усмехаясь, проронила она. – Будете вокруг меня хороводы водить.

– Какие хороводы? – не поняла Гульназ.

– А – махнула рукой Ладова. – Не бери в голову…

Вечером Василиса плакала трижды. Сначала потому, что жизнь не удалась. Потом – из-за того, что жизнь не удалась именно у нее. И наконец – платье дурацкое и жир свисает.

– Васька, – ласковой кошкой ходила вокруг дочери Галина Семеновна и поглаживала ее по круглому плечу. – Ну что ты, глупенькая, плачешь?

– Ничё, – отворачивалась Василиса и сглатывала не такие уж на самом деле горькие слезы.

– Времени много свободного у твоей Васьки, – вставлял свое слово Юрий Васильевич, встревоженный происходящим. – В деревню ей надо, огород копать, сено кидать, коров доить. Тут же все слезы высохнут.

– Да где же я возьму ей деревню? – удивлялась мужней глупости Галина Васильевна.

– Вот то-то и оно, что нету у нас деревни, – тут же сворачивал разговор Юрий Васильевич и продолжал кружить по залу, периодически застревая около приоткрытой двери в комнату дочери. Стоял – слушал. Вздыхал печально. И хотел выпить с горя. Но, судя по репликам жены, горе казалось каким-то неубедительным. Так… девичьи капризы.

– Раньше ты такой не была, – посетовала Галина Семеновна и любовно разгладила висевшее на плечиках атласное платье. – Ты была веселая. Спокойная. И не думала про вес. Ела все подряд. И жила прекрасно.

– Вот и наела, – оторвавшись от подушки, проворчала Василиса. – Платье как на барабане.

– Пока толстый сохнет, тонкий сдохнет, – фальцетом пропищал взволнованный отец и тут же ретировался в другой конец комнаты.

– Юра! – возмутилась Галина Семеновна. – Ну что ты подслушиваешь?

– Я не подслушиваю, – прокричал издалека Юра. – Я телевизор смотрю.

– Вот и смотри… – посоветовала ему жена и снова переключилась на дочь. – Папа прав. И потом… ты, Васька, не обижайся, очень много ешь.

– Ты тоже очень много ешь, – не осталась в долгу Василиса.

– А мне-то чего? Я свой выбор сделала – замуж вышла.

– Ты когда замуж выходила, тоже худой не была, – решил отец поддержать дочь дистанционно. – Ни в одни сапоги ноги не влезали, – напомнил жене Юрий Васильевич.

– Но столько я не ела! – заявила Галина Семеновна и с грохотом закрыла дверь. – Васька, ну, правда, ну что с тобой происходит? Все ж хорошо. Завтра тебе вручат аттестат, ты перейдешь в десятый класс, определишься с профессией. А мальчики… Так будут у тебя еще мальчики, отгонять замучаешься…

– Если не похудею, не замучаюсь, – улыбнулась Василиса.

– Похудеешь еще, – пообещала Галина Семеновна и чуть было не выпалила: «Я вот с твоим отцом жить начала и похудела». – Вот увидишь, все у тебя впереди.

Василиса закрыла глаза, представила тенистую аллею, солнечный просвет в конце и идущего ей на встречу… почему-то хазовского отца. От неожиданности она резко села в кровати и, заикаясь от испуга, спросила:

– Тогда скажи мне, если я такая толстая, некрасивая, неинтересная, то почему они меня выбрали?

– Просто ты очень добрая, – всхлипнув, сказала Галина Семеновна и обняла дочь, попутно отметив про себя, что неплохо бы сбалансировать питание, исключить мучное, соленое, жареное: «И мне, и Юре точно не повредит».

– Просто ты меня любишь, – благодарно прошептала Василиса и тут же добавила: – А про доброту ты права. Смотри, – она взялась обеими руками за жирную складку, свисавшую поверх спортивных штанов: – Во сколько добра!

– Это поправимо! – заверила ее старшая Ладова, автоматически втянув в себя живот.

– Поправимо! – согласилась с ней Василиса и решила, что курить начнет прям завтра: «Чем черт не шутит!»

Остаток вечера младшая Ладова провела возле телефона за переговорами с подругами: звонила то Хазова, то Низамова. Три раза переносили время, три раза выясняли, кто в чем пойдет, три раза ругались из-за музыки, потому что Вихарев хотел рок, Наумова «Комбинацию», а Гульке нравилась Алла Пугачева. «Да слушайте вы, что хотите! – вспылила Василиса. – У меня все равно не на чем!»

– Ка-а-ак?! – ахнула Хазова, обладательница японского двухкассетника.

– Вот так, – заявила Ладова и сама застеснялась собственного вранья.

– Надо что-то делать, – озадачилась Юлька и тут же перезвонила Низамовой.

– Да чё она врет! – выдала подругу Гулька, а потом спохватилась и стала что-то врать про ремонт, про всякое разное и пообещала, что с музыкой проблем не будет.

– Точно? – Хазовой хотелось знать это наверняка.

– Точно, – заверила ее Низамова и перезвонила Бектимирову. Разговаривали на татарском.

– С кем это она? – удивилась Эльвира Тимуровна и тревожно посмотрела на мужа.

– С кем? – тут же переадресовал тот вопрос Хаве Зайтдиновне.

Абика только пожала плечами: подумаешь проблема, с кем ее внучка говорит по-татарски.

– Странно как-то, Фанис, – задумалась Эльвира Тимуровна и внимательно посмотрела на дочь: Гулька стояла к ней спиной, отклячив худой зад, обтянутый лосинами. – Первый раз слышу. Она же вроде ни с кем, кроме Василисы, не разговаривает, – старшая Низамова внимательно прислушалась к тому, что щебетала Гульназ. Фразы все, в сущности, были безобидными: про какие-то магнитофоны, про музыку, про завтрашний день. Ничего особенного, но интонация, с какой Гулька все это щебетала, принципиально отличалась от той, с какой она разговаривала вообще. «Мальчик!» – догадалась Эльвира и, чтобы не выдать собственного волнения, посмотрела на свекровь: Хава Зайтдиновна сидела, уставившись в телевизор, где показывали очередной бразильский сериал, и шевелила остреньким подбородком: туда-сюда, туда-сюда.