Обоим супругам уже минуло 36. Время поджимало, здоровье короля оставалось все таким же хрупким. Вскоре по кулуарам Лувра поползла новость, она вышла на улицы и площади, добралась до провинции, о ней узнали за границей: королева ждала ребенка. Стоял январь 1638 г. Милостью провидения или благодаря талантам королевских медиков, сумевших укрепить здоровье четы, беременность Анны, состоявшаяся спустя девятнадцать лет супружеской жизни, была самым желанным событием во время правления Людовика, надеждой королевства; она сулила полное примирение мужа и жены. Становясь матерью, Анна отныне превращалась в королеву в полном смысле слова. Чтобы выносить ребенка, ей пришлось забыть о том суровом обращении, какое ей пришлось вытерпеть из-за собственной неосмотрительности. Тогда она чуть не потеряла все: теперь она возвращала себе свои права.

Однако Людовика XIII счастье не заставило отказаться от привычной злопамятности. Хотя он был доволен, что станет отцом, его раздражало внимание, которое оказывали его беременной жене, ему не нравилось женское окружение Анны и казалось, что родов приходилось ждать слишком долго. 19 августа его пригласили в Сен-Жермен, чтобы помогать при родах. Почему? «Мне было неприятно, что королева родит лишь для того, чтобы отправить меня в Пикардию или еще куда-нибудь: лишь бы был подальше от всех этих женщин, а где — не важно». Накануне столь долгожданного дня жизнь Анны оказалась в опасности из-за родовых мук. Людовика, казалось, это вовсе не тронуло. Плачущей Марии де Отфор он заявил, что не понимает, о чем она печалится: «Я был бы вполне доволен, если спасут ребенка; а вам, мадам, представят повод скорбеть о матери»[96].

Дофин! Родившийся 5 сентября 1638 г. Луи, будущий Людовик XIV, которого французы тут же прозвали Дьедоне (т. е. Богоданный), заставил обычно мрачного короля показать всем свою радость. Надо ли было «просить его, чтобы он подошел [к королеве] и поцеловал ее», как позже вспоминала мадам де Монтвилль? Большинство очевидцев рассказывали о сдержанных чувствах Людовика, который остался верен себе и резко сказал венецианскому посланнику: «Вот чудо, свершившееся по воле Господа Бога. Как ни чудом назвать этого прекрасного ребенка, появившегося спустя двадцать два года брака и четыре прискорбных выкидыша у моей супруги»[97].

Когда схлынула первая волна радости, публичная жизнь напомнила о своих правах. Столь долгожданное рождение не сумело принести семье согласия. Сразу после родов жены Людовик XIII занялся перестройкой ее особняка. Тех, кто стал выхаживать младенца — то есть воспитательницу и няню, — король выбрал сам. По мере того, как инфант подрастал, отец назначал ему наставников, не советуясь с королевой.

Из Анны получилась хорошая мать. Современники и биографы в один голос заверяли, что рождение дофина ее преобразило. Она очень любила сына, посвятила ему всю себя. Ей довелось проявить материнскую нежность и во второй раз: в 1640 г. она подарила жизнь второму сыну, названному Филиппом. Если юные принцы выживут, то о судьбе трона можно было не беспокоиться. Во всем королевстве, несмотря на бесконечную войну и ту череду несчастий, что она несла, народ ликовал.

Король, казалось, был счастлив. Но он не хотел делиться им с женой и признавать ее заслуги. Примирение не состоялось. Интриги, в которые ее еще недавно пытались впутать, больше не занимали ее, все интересы матери отныне заключались в сыновьях. Любовь, которую Анна недополучила в юности от родителей, в которой ей отказывал муж, при виде мальчиков переполняла ее до краев. Вечно больной Людовик XIII завидовал безмятежному счастью, расцветшему в его жене. Король мучил Анну то своим скверным настроением, то обидными остротами. Когда в ноябре 1641 г. в Брюсселе скончался кардинал-инфант, Людовик не потрудился как-то подготовить жену к печальному известию. «Ваш брат умер», — вот все, что он сказал.

Его снедали подозрения, и он вечно подсылал к Анне шпионов. Теперь Анна Австрийская, окончательно устав от заграничной переписки, больше не радовалась испанским успехам. Но Людовик всегда находил, чем помучить жену. Из-за болезненной мнительности он страшно разобиделся, когда дофин, которому было всего два года, расплакался, увидев суровое лицо и грозные усы отца. Король объявил, что сын лил слезы из-за нелюбви к нему, и приучила его к этому мать. «Мой сын, — заявил он ей однажды, — не переносит моего вида. Какое странное воспитание. Но теперь-то я наведу порядок»[98]. Анну удручали эти туманные угрозы отобрать ребенка.

И чтобы быть готовой к такому повороту событий, она стала искать союзника. Думала ли она в тот момент о том, чтобы заключить союз с Ришелье или хотя бы заручиться его помощью? Новый заговор против кардинала предоставил ей такую возможность.

У Ришелье всегда хватало врагов, а заговоры против его власти происходили до самой его смерти. В заговоре, который готовил в 1641 г. в Седане граф де Суассон, принц крови, собираясь низложить кардинала в пользу испанских интересов, королева не участвовала. Но зато в следующем году она знала о готовящемся заговоре Сен-Мара. Красавчик фаворит Людовика XIII, сменивший Марию де Отфор в сердце государя, решил, что у него хватит сил сбросить кардинала-министра, и полагал, что займет его место, когда тот умрет. В заговоре, как всегда, приняли участие смутьяны вроде Гастона Орлеанского и герцога де Буйона. Сен-Мар также получил финансовую и военную помощь Испании, которая до сих пор вела войну с французским королевством. 13 марта был подписан секретный договор с министром Оливаресом, где стороны обещали в случае успеха немедленно заключить мир и обменяться захваченными городами.

По пути из Лиона в Нарбонн Ришелье почувствовал, что против него готовился заговор. Шпионы приносили ему сведения недостоверные, путанные, но тревожные. Министр опасался погибнуть насильственной смертью, впрочем, малярия и абсцесс одной из рук грозили, что его жизнь закончится по естественной причине. Отправляясь на юг Франции, Ришелье продиктовал свою последнюю волю.

Королева, которую всегда считали врагом кардинала, узнала о заговоре от свояка Гастона Орлеанского. Анна повторила прошлые ошибки: поддержала этот замысел и даже пригласила участвовать в нем своего верного друга принца де Марсийака. Она чуть не подписала неосмотрительно гербовые бумаги, которые люди Сен-Мара подготовили для показа части войск. Единственная предпринятая королевой предосторожность — она попросила Месье и Сен-Мара не разглашать ее участие в заговоре. В конце концов она узнала о договоре, который мятежники собирались подписать с Испанией[99]. Королева Франции, мать наследника королевства снова уступила место отчаянной заговорщице.

11 июня в Арле Ришелье получил доказательства заговора, ему в руки попал договор, подписанный Оливаресом. На следующий день все стало известно королю, и он приказал арестовать Сен-Мара и его соучастников. Допросили Гастона. Он признался во всем, рассказал все про Сен-Мара, но, верный слову, не выдал королеву. Удалось ли единственным осведомителям кардинала предоставить ему не только доказательства заговора и список участников, но и договор с Мадридом? Современники были уверены, что утечка информации произошла из-за какого-то влиятельного человека, и многие подозревали королеву.