Анна была разбита. Перед своим исповедником она покаялась за то, что «принесла все эти клятвы, противоречащие тому, в чем она созналась». Ришелье напустил на себя сочувствующий вид. Он заверил ее — ведь он был единственным свидетелем, — что она еще будет его благодарить.

Но на этом все еще не закончилось. Королеве надо было изложить признания письменно и адресовать королю, который был даже холоднее обычного. Снова Анне пришлось унизиться. Она подписала длинный текст, где перечисляла все свои ошибки. Этот документ, заранее подготовленный министром, представлял собой не признания из тех, что сообщали в тихом кабинете тет-а-тет, а бумагу публичного, официального характера, в своей категоричности напоминающей королевский указ. Он напоминал об обещанном Людовиком прощении, «лишь бы только мы [т. е. королева] признали чистосердечно тайные сношения, которые могли бы иметь место без ведома или вопреки воле Его Высочества, как в самом королевстве, так и за его пределами».

Дальше больше: «Мы, Анна, милостью Божьей, королева Франции и Наварры, признаемся по собственному выбору, без какого-либо принуждения, в том, что многократно писали господину кардиналу-инфанту нашему брату и маркизу де Мирабелю, Джербьеру — одному англичанину, живущему во Фландрии, — и часто получали письма от них». Дальше шел список ошибок, которые Анна обещала впредь не повторять.

Людовик XIII подписал документ, тем самым заверив его подлинность и обозначив основания для прощения. «Ознакомившись с откровенным признанием, которое наша дорогая супруга королева сделала в отношении того, что, возможно, было нам неугодно в ее поведении в течение некоторого времени, и, будучи уверенными в том, что отныне она будет вести себя так, как велит ее долг в отношении нас и Государства, мы объявляем, что полностью забываем то, что было в прошлом, и желаем жить с ней как подобает жить доброму королю и доброму мужу с его женой». Людовик счел необходимым уточнить, какие ограничения впредь накладывались на королеву: запрет на частную переписку, особенно с мадам де Шеврёз, запрет посещать какой бы то ни было монастырь. Анне пришлось подписаться еще раз, под обещанием повиноваться: «Я обещаю королю свято следовать вышеизложенному».

Никогда еще королева Франции не терпела таких страданий. Но надо признать и то, что никогда она еще не осмеливалась мешать политике собственного мужа. Получая от Анны подписанное признание в публичной форме, король желал понизить ее статус в королевстве и за границей. Отныне ни один противник правительства или враг Франции не смог бы провернуть свои дела через Анну Австрийскую. Королева, считающаяся, со всеми поправками, разоблаченными агентом секретных служб, была потеряна для всех, кто надеялся потеснить кардинала и ждал если не победы Испании, то хотя бы возвращения Франции в лоно католицизма.

Совершила ли Анна предательство? Казалось, именно в этом уличали ее собственные признания: она подтвердила, что не просто в разгар войны переписывалась с врагами королевства, а еще предупредила испанскую корону о дипломатических виражах Франции в отношении Лотарингии и Англии, которые до сих пор состояли в союзе с Мадридом. Впрочем, она не выдала ни одной секретной стратегии, которые готовили для наступления королевских армий, ничего не говорила о том, есть ли у Франции материальные ресурсы для продолжения войны или наоборот.

«Вздор!», — писал главный испанский министр Оливарес, когда посол Франции в Мадриде заговорил о корреспонденции с Анной Австрийской. Испания располагала, признал он, сетью осведомителей, которая работала достаточно успешно, чтобы иметь возможность не привлекать сестру Филиппа IV. Компрометировать королеву, рисковать ее разоблачением, потенциальным осуждением и разводом, казалось нелепым, учитывая, какие скромные результаты сулило такое предприятие. Король Испании не настолько слаб или жесток, чтобы ставить сестру в неприятное положение. Впрочем, как все знали, власть во Франции принадлежала только королю и кардиналу, Анна же не играла никакой роли, ей не доверяли. Никогда, полагал Оливарес, Испания не стала бы искать конфиденциальные сведения, пользуясь посредничеством французской королевы.

Отрицая любое участие Анны Австрийской, испанский министр играл положенную ему роль. Никому не запрещалось думать, что Мадрид не придавал особого значения посланиям из Валь-де-Грас, поскольку те были совершенно безобидны. Действительно ли Анна, когда сообщала о своих страхах в связи со сближением с Англией или военной оккупацией Лотарингии, рассказывала засекреченные дипломатические и военные сведения? Она больше опасалась, чтобы не были разрушены курьерские линии, проходившие через английское посольство в Брюсселе, при помощи которых она общалась с герцогиней де Шеврёз в Нанси.

Шпионка из Анны Австрийской была никакая. Она не была виновна в сотрудничестве с врагами. Сведения, которые она сообщила, совершенно ничего не значили. Королева не участвовала в политических решениях короля и кардинала. Ее глубокая вера, а также верность родине, диктовали ей мнение, открыто выражать которое Анна опасалась: «истинный католик» ввязался в союзы с протестантскими государствами, чтобы воевать против Католического короля. Ошибка Анны Австрийской заключалась в том, что в разгар войны она поделилась своими взглядами с врагами Франции. Королева примыкала к партии католиков, которая политически погибла после «Дня одураченных», но тайные ее сторонники еще существовали. Людовик XIII порвал с ней в 1630 г., но Анна сохранила верность отвергнутому королем идеалу.

Ее письма свидетельствовали, насколько сильно она привязана к родным. И все-таки королева не совершала предательства: ее оплошность состояла в том, что, в противовес политике Людовика, она мечтала о мире и победе католичества над ересью. Если бы шпионы Ришелье не обнаружили ее эпистолярных экзерсисов, она, возможно, рисковала бы в один прекрасный день стать опорой для внутренней оппозиции или для Мадрида.

Анну Австрийскую ни разу не допустили к участию в государственных делах наравне с мужем. Она неудачно попыталась выразить недовольство. Анна словно прикрывала собой меч в руках короля. Стоило ей отойти, как меч обнажился против врага.

Было ли у Анны Австрийской будущее? Людовик простил ее, но ничего не забыл. По его приказу окружение королевы подверглось новой чистке. Всех, чьи имена упоминались в письмах, заставили покинуть Лувр и никогда больше не общаться с государыней. Анне же отныне были закрыты двери Валь-де-Грас. Королева поняла, что семья не способна поддержать ее по-настоящему. Больше она не рассчитывала ни на Оливареса, ни на Филиппа IV. В войне против Франции Габсбург даже не думал как-то помочь сестре, даже не догадываясь хотя бы поинтересоваться, как к ней относились.

В этой атмосфере недостатка доброты и нежности королева, у которой до сих пор не было ребенка, могла рассчитывать только на мужа. Злопамятного, неразговорчивого, нелюбимого. И все же ее судьба зависела только от него. Анну и Людовика не связывало ничего. Лишь рождение наследника могло бы как-то сгладить их разногласия. Осенью 1637 г. король снова разделил ложе с женой.