«Возьми себя в руки! Ты брат Дамиан, от тебя исходит свет!»

Ну что ж, стоит написать. Это всегда помогало. Слова должны выйти, покинуть его, очистить ум. Написать, как сказку, снова и снова, а потом сжечь. Не оставить следа. Это всегда помогало. Таков у брата Дамиана был тайный способ найти ответы внутри себя. Только сейчас ему показалось, что там, где муть уже непроницаема, за его ухмыляющимся лицом, из самой глубины зеркала, Лабиринт внимательно следит за ним.

Жили-были два брата, Борис и Глеб. Оба были гордыми капитанами и весельчаками и дружили не разлей вода. Много славных дел было за обоими, и собрали они вокруг себя таких же доблестных, и создали братство. Усмирили дикие воды морей, что кишели чудовищами. Прогнали врагов, научили строить корабли, чтоб быть капитанам и впредь охранять братство, а сами стали старцами, мудрыми патриархами. В духовном поиске снизошло на них откровение, узрели братья Слово Истины, которое обязались беречь как зеницу ока, потому что оба разговаривали с Богом. И попросили их оставить Книгу о делах своих, подвигах и истинном Слове, с чем они смиренно и согласились.

Но не совсем так…

Оба были ещё молоды, когда Глеб получил прозвище «Бык». Оба были ещё молоды, когда начали писать Книгу, в основном Глеб, отличавшийся большой учёностью. И оба были ещё молоды, когда случилась беда.

Бедою стала сама Книга. Глеб «Бык» был большим шутником и зашифровал свои записи. Бедою тогда стала первая зависть Бориса, чтобы брат открыл свой код. И бедою стала она – та, которую Глеб «Бык» полюбил больше всего в жизни.

Глеб был щедр и брата своего любил тоже, и открыл ему тайный шифр. И надоумил Бориса делать ростры, резать фигуры на носах боевых кораблей, связанные с именами их капитанов. И у Бориса это получалось, преуспел он в таком искусстве и собственноручно вырезал для Глеба первую. Гордый бык теперь устремлял на врагов свою мощную голову. И любовь Глеба была рядом, хотя нашлись у девушки серьёзные основания прятать их чувства, скрывать их тайную связь.

Борис радовался за брата, и дружили они ещё крепче, и хранили тайную любовь Глеба от людей. Только Борис о ней и ведал. На том самом месте, где снизошло на них откровение, построили братья Цитадель капитанов, хотя Борис и настаивал, чтоб нарекли твердыню сию Храмом Лабиринта. Но беда уже была рядом, тень от неё легла на гордую Цитадель. Соблазнились враги процветанием Пироговского братства, и в тот час зла собралась рать немыслимая. Грянула страшная битва, вскипели воды, обагрённые кровью, много капитанов сложили головы к концу дня. Высшая сила словно проверяла их веру на прочность. И Борис, и Глеб были тяжело ранены и уже бились, припав на одно колено, а потом вера Глеба пошатнулась. Пришла горькая весть, что враги убили её, ту единственную, что любил больше жизни. Скорбной яростью укрепились дух и тело Глеба, и стал крушить он врагов, и так одержали они победу.

Радовалось братство, хотя смерть собрала в тот день страшную жатву, воспевали капитаны братьев-героев. И мало кто знал, кроме команды одного корабля, почему так печален Глеб по прозвищу Бык и почему не разделяет общей радости.

Говорят, что время лечит. Глеб «Бык» посмеялся бы над этим. Рана в сердце от потери любимой стала роковой. Капитан Глеб, гордый воин, и весельчак, и верный друг, был готов покинуть пути этого мира, чтобы искать любимую, хотя бы её тень. Еле уловимое воспоминание, в котором они могли бы быть вместе. Эта скорбь стала больше Пироговских морей, она стала океаном, залившим их прежде такой счастливый мир. И взывал Глеб к могущественному Богу, чью волю принял когда-то безропотно, и к Смерти, что всегда стояла в тени Его, чтобы соединиться с любимой, но слова, выходящие из пылающего жаром сердца, тут же становились сухим ветром, не достигая цели. И скорбь стала непереносимой. Борис увещевал брата, окружил заботой и даже принёс в дом его собственноручно вырезанную фигуру – женщину-воительницу с мечом и крыльями, что когда-то была у возлюбленной Глеба. Но брат просил о другом. Хмурился Борис страшной просьбе и устраивал пиры да потешные игры, чтоб хоть как-то отвлечь брата от рокового шага и мыслей о любимой. Но Глеб не мог без неё, и они разбудили Лабиринт. Потому что в Лабиринте был Бог.

* * *

«…ну вот, в принципе, уже можно сжечь. Уже достаточно. Но не совсем, не совсем».

Брат Дамиан поднёс исписанный листок к огоньку свечи.

Там ещё о потомстве двух братьев – два рода… Странным образом выходило, что главою Возлюбленных всегда становилось колено Бориса, а главою капитанов – Глеба. Борис был пращуром брата Дамиана, а тайна Книги передавалась по мужской линии. А вот капитан Лев – прямой потомок Глеба. Только дело не в этом. Книга была Священной. И Книга была опасной. Книга была вредна. Та, единственная, записанная Глебом. Благо требовало изъять Книгу, чтобы больше никто не усомнился. Мудрый пращур Борис чуть-чуть поменял в Книге порядок слов, и тайный код исчез из мира.

Брат Дамиан приписал ещё несколько слов, прежде чем сжечь листок: «…его брат Глеб теперь разговаривал с Богом и со своей любимой в Нём, оставив после себя смертельно опасное послание, что грозило Пироговскому братству небывалыми потрясениями…»

Ну вот, работа почти закончена, становится легче. Мысли придут в порядок и найдут баланс, отыщут ответы. Мудрый пращур Борис собственноручно переписал Книгу Глеба, и стало их две. Два подлинника передавались от главы Возлюбленных к следующему главе и оберегались от досужих глаз. Так как изменения, внесённые в копии, были незначительны, – текст подлинников и копий был почти неотличим и не менял смысла пророчества о Грядущем Конце братства от громады Разделённых и о Спасении для обладающих истинным Словом, – то, время от времени, оба подлинника давали монахам рангом пониже, чтобы и те прикоснулись к Свету Откровения и ещё больше укрепились духом. Может быть, прозорливому брату Фёклу – вот кто бы воистину был бы лучшим союзником – и не стоило давать подлинник, но этого требовал закон. А Светоч Озёрной обители всегда заботится о его соблюдении. Как и заботился о Благе.

Но только то, что мудрый пращур Борис утаил, сейчас повторяется вновь. Не без усердия, тяжкого, но необходимого, брата Дамиана. Потому что забота о Благе – высший и священный долг пастыря Возлюбленных. Повторяется. Бог снизошёл до явления себя во второй раз. С одним лишь «но»: лодка гидов…

– Ведь мудрый пращур Глеб не мог узреть её в ниспосланном ему откровении? – звериный оскал в мутном зеркале, и страшные слова в одинокой келье.

Конечно, нет. Не мог. Там образы, по большей части поэтические. Оставленные воином, умевшим так любить, что…

«…приревновал брат Борис, да так, как не ревновал к ней живой, что дороже она была брату дел земных и их подвигов…»

Брат Дамиан дописал последние слова и, не мешкая, поднёс листок к огню. Истина где-то рядом. И он её найдёт.

«…и соблазнился к славе брата, и чёрная зависть закипела в нём…»

Листок занялся быстро. В воздухе поплыл едкий запах, словно серная гарь, до рези в глазах.