Сделав еще один шаг назад, я коснулась головой полога палатки.

– Именно этим ты и занимаешься, – сказал он с ухмылкой, расшнуровывая воротник своей туники.

Он подтянул его вверх, снял тунику через голову и встал передо мной без рубашки.

– Что ты делаешь? – спросила я, плотнее закутываясь в плащ.

Было слишком холодно, чтобы спать голышом, и сквозь тонкие стенки палатки внутрь проникал прохладный ветер.

А я не собиралась его согревать.

Я сглотнула, стараясь не смотреть вниз на скульптурные мускулы у него на животе, на мощь груди и широких плеч. Он был невероятно привлекателен, если смотреть на него как на мужчину-человека. Его тело выглядело так, словно было создано тяжелым трудом. Но если взглянуть на него как на самца фейри… было в нем что-то такое, чего не в состоянии достичь ни один человек. Его красота была легкой, естественной, слишком сильно напоминая мне его скульптуру, вырезанную в каменной скале, с двумя женщинами, преклонившими колени у его ног, готовыми поклоняться ему.

Горло мне обожгло едким вкусом желчи, вскипевшей в желудке, когда я подумала обо всех женщинах, с которыми он, должно быть, был до меня. Ведь в его распоряжении были все века истории, прежде чем он нашел свою жалкую, малоопытную человеческую пару.

Он склонил голову набок, словно ощутил бушующие во мне эмоции, ярость, которую я испытывала, понимая, какое бесчисленное количество женщин до меня исследовали его тело так, как я исследую сейчас. Он развернулся и накинул рубашку на завязанные узлами тесемки, как белье на веревку.

– К чему именно моя звезда сейчас ревнует? – спросил он, повернувшись ко мне лицом.

Глаза у него потемнели, когда он двинулся вперед, сокращая расстояние между нами. Он стоял передо мной, возвышаясь как утес, действительно подчеркивая, насколько я мала по сравнению с ним. Он хоть и фейри, но был почему-то больше, выше, чем любой мужчина, которого я когда-либо знала, как будто его душа и заключенная в ней сила были слишком велики для размера смертного существа.

– Ненавижу тебя, – сказала я, не в силах сдержать охватившую меня ревность.

Как бы мне ни хотелось отрицать это, но слова не могли пробиться сквозь тошноту, бурлившую у меня в животе.

– Часто ли вы ревнуете игрушки, которые ненавидите? – спросил он, наклоняясь, чтобы схватить горсть нетронутого снега на краю палатки.

Он поднес его к моему лицу, касаясь холодным снежным пухом кожи. Снежинки таяли, и он, используя влагу, стирал брызги крови, которые затвердели и покрыли коркой мою кожу.

– Или я особенная игрушка?

– Ты – самец, а не игрушка, – сказала я, стараясь не смотреть вниз, где растаявший снег стал розовым от крови, которую он смыл у меня с лица.

Медленно ухмыльнувшись, он опустился в снег на колени передо мной. В таком положении его голова находилась на уровне моей груди, и на меня из-под несправедливо длинных ресниц уставился соблазняющий взгляд блестящих темных глаз. Он поднял руку к моей шее, и его влажные пальцы, уже покрывшиеся мягкой и гладкой новой кожей, коснулись метки, вызвав теплое покалывание узнавания на моей плоти.

Он медленно и аккуратно смыл с меня кровь, стараясь не сделать больно, не сводя с меня манящего взгляда.

– Я буду твоей игрушкой всегда – в любое время, когда тебе захочется поиграть со мной, мин астерен, – сказал он, и его улыбка стала еще шире.

Щеки у меня вспыхнули в ответ на эти слова.

Он прижался лицом к моему животу, нас отделяла друг от друга только ткань моей туники. Его руки скользнули вниз, опускаясь все ниже по моему телу, пока не очутились на ботинках, и он начал медленно развязывать шнурки.

– Ты все еще пахнешь мной.

Я сглотнула, стараясь не думать о последствиях его заявления.

– Если бы можно было смыть этот запах с кожи, я бы сделала это, – сказала я.

Слова сорвались у меня с языка, полные яда, как я и хотела. Я не хотела пахнуть как он, не хотела иметь с ним ничего общего, даже если его прикосновения согревали мое тело.

– Тогда мне бы снова пришлось окутать тебя своим запахом, – допустил он, стягивая с моей ноги ботинок.

Затем приступил ко второму, отложил их в сторону и посмотрел на меня снизу. Он нахмурился, когда его взгляд опустился на мои скованные запястья. Он смотрел на них так, словно ненавидел эти кандалы так же сильно, как и я. Потянувшись, он коснулся наручника на левом запястье, затем провел рукой по замку, наблюдая, как разъединяются бронзовые половинки. За первым раскрылся второй наручник, и он отбросил их в сторону, затем поднес мое запястье к своим губам. Целуя натертую кожу, он позволил им скользнуть по ране.

Он встал, приподнял меня и, взяв на руки, отнес к спальникам и усадил на один из них. Я поджала ноги к груди, когда он провел рукой по своим волосам.

– Пойду раздобуду тебе что-нибудь поесть, – сказал он, подходя к выходу из палатки. Рубашку он надевать не собирался, развязал тесемки и распахнул полог.

Во мне снова пульсом забила ревность, когда я думала о женщинах с метками фейри и о женщинах – членах Дикой Охоты, которые могли его увидеть.

Он ухмыльнулся, будто знал, что эта мысль будет мучить меня.

– Эстрелла? – спросил он, выходя из палатки и поворачиваясь лицом ко мне. – Даже не думай сбежать – выслежу. И теперь ты наверняка знаешь, что произойдет, когда я тебя поймаю.

Он закрыл полог палатки, оставив ткань качаться на прохладном зимнем ветру, пока я смотрела ему вслед. Желание сбежать пульсировало во мне, а руки и ноги покалывало от жажды освободиться. Мне хотелось двигаться, бродить во тьме, как я делала всегда.

Наслаждаться прогулкой под звездами.

Я уставилась на свои ботинки, которые он убрал в сторону, усадив меня на спальный мешок. Мне надо было надеть их, чтобы не замочить носки подтаявшим снегом. Но тогда я потеряю драгоценное время. Все равно я вскочила на ноги.

Ступая по снегу и морщась от холода, обжигающего пальцы ног, я сунула ноги в ботинки и завязала шнурки с такой скоростью, на какую только был способен человек. Бросившись к выходу из палатки, я притормозила у полога и медленно откинула его.

– Куда собралась, бестия? – спросил Холт, возникший в обрамлении ткани проема палатки.

Скрестив руки на груди, он вызывающе изогнул бровь, пока я что-то бормотала, подыскивая слова, которые могли бы противостоять тому, что было правдой, и мы оба это знали.

– Я просто…

– Избавь меня от лжи. Сделай себе одолжение, разверни свою пугливую задницу обратно и сядь вон на тот спальник, пока не вернулся Калдрис и снова не разочаровался в тебе, – сказал он, кивнув на палатку у меня за спиной.

– Разочаровался