– Я вообще тут больше, чем в море, люблю, – довольно ворковал Жека, стягивая с худющих цапельных ног старые брюки с прожженной дыркой на левой ягодице. – Здесь спокойно.

– Только, как я погляжу, мелко очень.

– Так мы за глубиной не гонимся. Заходи, не бойся.

Док приготовился ощутить неприятный холодок, но зря. Вода мелкого лимана оказалась теплой как парное молоко и по-домашнему уютной.

– Хочешь – садись, хочешь – ложись. Шину видишь? – Жека поднял руку, указывая в сторону берега. Там в кустах действительно валялась старая автомобильная покрышка. – Это я принес.

– Зачем?

– Сейчас узнаешь.

Жека поковылял в заросли камыша, выцепил оттуда шину, принес и аккуратно, не подняв брызг, положил ее в воду рядом с Доком.

– Подушка. Чтобы лечь и голову не мочить. Плюхайся давай, – и сам, не дожидаясь, пока Док сядет в неглубокую воду, улегся, опираясь шеей на бортик покрышки. Док лег на спину рядом.

– Уютно здесь. В сотне метров чуть ли не шторм начинается, а тут тихо, – умиротворенно протянул Док.

– И тепло, – добавил Жека. – Как будто нарочно, чтобы мы понимали, что такое уют. Что мы дома.

– Ты это о чем?

– Да о жизни. Вот представь себе. Всего-то в сотне километров над головой – безвоздушное пространство и космический холод. Жизнь как форма существования белковых тел невозможна. Космические корабли бороздят просторы Большого театра[37]. Одни лишь суровые ребята в скафандрах бодро несут свою непростую вахту. А тут у нас – тишь-гладь да божья благодать. Вода тридцать три градуса. Лягушки квохчут. Водомерки олимпийские соревнования устраивают.

Док лежал в теплой спокойной воде. Голова его покоилась на покрышке, кисти рук как-то незаметно оказались зарыты в теплый донный песок. Высоко в небе, словно рабочая пчела, медленно пыхтел слева направо маленький самолетик.

– И вот смотрю я на всё это, – голос Жеки звучал приглушенно, – и понимаю, что неспроста оно так устроено.

– Как?

– Мудро. Очень мудро. Очень-очень. Так устроено, что ты в любой момент можешь остановиться, приглядеться ко всему этому круговороту, ко всей бесконечной суете, и внезапно понять: оно тут неслучайно. Не само оно возникло. Не на пустом месте.

– Так ведь хрен кто остановится, – с сожалением отозвался Док.

– А вот не скажи. Мы же с тобой здесь, – рассмеялся Жека.

– Мы с тобой погоды не делаем.

– Знаешь, что я понял?

Док повернул голову и вопросительно кивнул.

– А понял я, что никто тут погоды-то не делает. Кроме того или тех, кто всё это придумал – с закатами и рассветами, со штилем и ураганами, с солнцем, луной и звездами, с букашками, дикими зверьми и даже с нами, запускающими космические корабли бороздить Большой театр, будь он неладен. И они, те, кто придумал, – они навсегда. А мы с тобой – так, преходящая натура.

– И что?

– А понял я в результате, что всё это, что вокруг нас, нужно беречь. Потому что оно нежное и хрупкое. В нём везде – своя жизнь. Такая, какую мы создать-то не можем. А вот разломать, испоганить, снести, убить – так это за милу душу!

– Слушай, Жека…

– Чего?

– Ты вот вчера говорил, что на энергетический пошел, что твой отец…

– Ну да, отец… Только я не из-за отца пошел.

– А почему?

– Да время было такое. Хотелось чего-то большего. Свершений хотелось. Мы же с тобой почти ровесники. Ты разве не помнишь? Начало семидесятых. Да все мальчишки во дворе космосом бредили! Тогда же чуть ли не каждый месяц новый ракетный запуск, или у нас, или у американцев. Луноход-раз, луноход-два, стыковка «Союза» с «Аполлоном». Помнишь?

Док помнил, как подростком спёр у отца неполную пачку диковинных, никогда до этого не виденных сигарет «Союз – Аполлон». Какой год-то был? Ну да, тысяча девятьсот семьдесят пятый.

– Я в инженеры-энергетики и пошел, чтобы в ближайшем будущем космическую энергию осваивать. Мечта во мне такая жила. Хотел документы в отряд космонавтов подавать. Кто же знал, что всё так обернется.

– Жалеешь? – Док поднялся из воды.

– Конечно. Как не жалеть. Хотя… – Жека ненадолго задумался, – …теперь уже не жалею. Благодаря тебе.

– А я-то тут с какого боку?

– С твоей поддержкой я всё наверстаю. Всё, что пропустил и упустил. Я ведь не безнадежный. Башка-то работала. Откладывала в дальний угол, что надо.

– Это в такой дальний угол, как в хате тут у тебя? – с улыбкой спросил Док.

– Ну да! – смущенно улыбнулся в ответ Жека. – Пригодится еще. Подальше положишь, поближе возьмешь. Ладно, пойдем. А то и вправду скоро замерзнем.

Картошку пекли в костре рядом с домом.

– Пить будешь? – спросил Док.

– Не, не буду.

– Чего так?

– Так я ведь вообще не пью.

Док громко засмеялся.

– Чего ржешь?

– Вообще? Не пьешь?

– Ну да. Вообще.

– А вчера?

– А вчера было за встречу.

– Жень, ты не поверишь, я тоже вообще не пью!

Улыбка искривила тонкие губы Жекиного жабьего лица.

– Ну и дела! Как это мы, два непьющих, вчера-то конкретно выступили!

– Ага! – продолжал смеяться Док. – И на старуху бывает проруха!

– Я хотел пользу обществу приносить, – Жека смотрел мимо Дока, куда-то вдаль. – Не, ты не смейся. На самом деле хотел. Только обществу я с моими хотелками даром оказался не нужен. И с тех пор ситуация еще страшнее стала. Энергия стремительно заканчивается. Потому что все вокруг, не переставая, жрут и айфоны с автомобилями меняют чуть ли не каждую неделю. А где столько энергии взять? Мы выживаем-то ведь всего-навсего по одной причине.

– По какой?

– А по такой, что из семи с лихуем миллиардов хомо сапиенсов шесть, из поколения в поколение, влачат жалкое существование на доллар в день и настоящего доступа к энергетическим ресурсам не имеют. Стелют на ночь себе степь, укрываются пальмовым листом. И если даже четверть этих полупервобытных начнут потреблять столько же энергии, сколько потребляет золотой миллиард, то наступит энергетический коллапс. Это термин такой, приличный. А если говорить нормальным языком – кирдык. Мы в тупике. Атомная энергетика опасная и грязная. Тепловая – менее опасная, но не менее грязная. Гидростанции страшно опасны.

– А эти-то чем не угодили?

– Так убивают живность в реках. Разрушают устойчивые биоценозы. Приводят к обмелению и гибели рек. А нет реки – нет почвы вокруг. Нет почвы – есть пыльная буря. Есть буря – вот и наступает пустыня. Такова цена получаемой на гидростанциях электроэнергии.