– Каком?

– Помоги мне… «прожить».

Она взглянула на него с вытянувшимся от удивления лицом, и Марио ощутил радость – он сумел ее расшевелить, вновь сделал чуточку «живой».

– «Прожить»?

– Да. Не просуществовать эти гребаные дни – сколько бы их там ни осталось, – а именно прожить. Ходи со мной куда-нибудь, гуляй, отвлекай разговорами. Если не сложно.

– А камни?

– Пусть они будут в перерывах. Получится увидеть сияние – хорошо. Нет – так я хоть буду знать, что я жил, понимаешь?

Она молчала так долго, что Марио начал сомневаться, что получит положительный ответ. Он уже приготовился глубоко вздохнуть и укрыться привычным одеялом тоски, когда Лана задумчиво склонила голову, нахмурила брови и спросила:

– А как вообще люди живут, Мо? Что они делают?

– То, что любят.

– А что любишь ты?

Он осекся.

– Не знаю. Знал раньше. Теперь… забыл.

– Забыл?

Ее глаза менялись, делались осмысленными, приобретали уже знакомое ему серьезное и вместе с тем хитрое выражение; скрипели в белокурой голове шестеренки.

– Отдохнуть, говоришь? – и через паузу. – Знаешь, что? Нам нужно устроить вечер откровений.

– Какой вечер?

– Вечер, когда ты расскажешь мне все, что ты любишь.

– Едва ли у меня получится. Мысли не о том.

– Значит, переключим, чтобы были «о том». Как насчет ресторана? Ты «за»?

– За.

Он выдохнул с облегчением. И обалдел, когда она попросила прихватить для нее блокнот и ручку.

Но поднялся наверх и все отыскал.

* * *

Она привыкла к «паузе». К состоянию невесомости, к монотонному гулу, состоящему из растянувшегося в бесконечность звука, к тяжести в теле и пустоте в голове. Привыкла, что мир – до того подвижный, живой, – стоит ей начать проваливаться, замирает, замерзает. Не покрывается инеем, но замедляется – тик-так, тик-так, пауза. Стоп. И Лана висит.

Она снова висела у себя в спальне, лежа на кровати.

Мо сказал – сначала домой, два часа отдыха. Привести себя в порядок, просто полежать, расслабиться. И она лежала. За два дня каким-то образом научилась не думать, тормозить мысленный процесс и просто наблюдать. Под пальцами мягкий шелк покрывала, сверху идеально белый – сейчас, в свете сгущающихся сумерек, серовато-синий – потолок. По центру люстра. Тени нет – ее скрал вечер; в ушах недовольно шипел заставленный петь на одной ноте прибой. Лана его не слушала.

Тик-так, тик-так. Часы не идут – только у нее в голове. Чем дольше висишь, тем глубже скатываешься в тягучие непонятные пространственно-временные слои, расползаешься, теряешься, сливаешься с миром, делаешься всем и будто бы никем. Она привыкала быть никем – частью реальности, созерцателем, наблюдателем, немым стражем.

В какой-то момент Лана поняла, что может заснуть в этом состоянии, не вынырнув, и напугалась. Вздрогнула, резко вдохнула, когда по ушам ударили звуки, в очередной раз поразилась тому, какой мир разнообразный и гулкий, какой он «ползучий» в разных направлениях, резко поднялась.

Ей нужно собраться. Подготовиться к походу в ресторан. Отвлечься. Черт возьми, Мо был прав – ей нужно временно отвлечься от паузы, забыть про нее.

Она неуверенно тряхнула головой, прогоняя остатки сонливости, и побрела в ванную принимать душ.

* * *

Ресторан выбрали на побережье, под отрытым небом.

Всю дорогу до него, пока ехали в кабриолете, который Мо впервые на ее памяти вывел из гаража, Лана думала о том, что он – Марио – прав. И не только в том, что даже в такой напряженный и ответственный период, ей требовался периодический отдых, но и в том, что пока она занята, он не мог «прожигать» жизнь зря. Сидеть, запертый в бунгало, тосковать, провожать восходно-закатный диск солнца глазами, считать бессонными ночами звезды и надеяться на лучшее. Скажи ей, что в запасе у нее осталось лишь семь дней, и она захлебывалась бы от жажды – жажды жить. Дышать полной грудью, пьянеть, обниматься, танцевать – она мечтала бы нырнуть в жизнь, переплестись с ней лианой и никогда-никогда больше не отпускать. До победного конца, до самой последней минуты. Наверное, не имея стальной выдержки, она вела бы себя куда хуже Мо – истерила, хандрила, пила, лила бесконечные слезы. Возможно, отправлялась бы в бар, плакалась бы на судьбу первому встречному человеку, изливала бы душу всякому, кто желал бы ее выслушать. И она точно не умела бы коротать часы в одиночестве. В толпе плохо. Без толпы еще хуже.

А он каким-то образом держался. Выглядел спокойным, пытался шутить, заботился не о своем, а о ее благополучии – кормил, развлекал, возил, спрашивал, не нужно ли чего. Она в подобной ситуации сделалась бы центром вселенной, той самой осью, вокруг которой вращается мир, Марио же сделал осью ее – Лану. Потому ли, что она помогала ему с поиском камня? Навряд ли. Он просто не желал становиться осью сам, зацикливаться на себе, делаться жалким пупом земли, которому каждый, раз он такой «бедный и несчастный», должен подтереть сопли.

В этот вечер Лана впервые осознала: она восхищается Марио. Его характером, выдержкой, стойкостью. Его умением не выпячивать эго, позитивным отношением тогда, когда к нему самому никакого позитивного отношения не осталось. Друг умер, наказание зря, старуха с косой, именуемая смертью, ночует во дворе, а Мо старается не падать духом.

Если бы это было расценено верно, она накрыла бы его ладонь, в этот момент лежащую на рычаге переключения скоростей, своей.

Но не успела.

Кабриолет свернул со средней полосы к тротуару, нырнул в свободную парковочную ячейку, сдал назад и остановился.

– Морепродукты?

– Нет, сегодня лучше без изысков.

– Понял.

Ресторан «Три краба» расположился прямо на побережье. Черные столы, бежевые скатерти, романтические подсвечники, меню-планшетики… С дощатого настила, который кончался в метре от их ступней, можно было сойти прямо на песок, где ровным рядом квадратных спинок маячили стулья для тех, кто хотел посидеть с бокалом у самой воды. А дальше прибой, огоньки далекой бухты и их блестящие дорожки-отражения – все, как на сувенирном календарике, привезенном с курорта.

Заказ официанту оформлял Марио. Лана, уже доставшая блокнот и водрузившая на девственно-чистую страницу ручку, смотрела туда, где темно-синее небо целовало морскую гладь. На деревянной сцене – они удачно выбрали самый удаленный от нее стол – три мужичка задорно бренчали на гитарах; им хлопали те, кто специально пришел послушать выступление. Музыканты играли талантливо.

– Выпивка?

– Много.

– Много? – удивился Марио.

– Да. Столько, чтобы тебя разговорить.