— Надо, чтоб было, — ответил врач почти радостно. — Я не собираюсь препятствовать вам в исполнении долга. Но если, вам при этом непременно нужно поднимать крик, делайте это во дворе, но не в моей клинике.

Врач принялся мерить палату шагами. Когда он про­ходил мимо зеркала, по стеклу прошмыгнула тень. Юлиан вздрогнул, но, к счастью, ни врач, ни полицейские этого не заметили.

— Но вы, же понимаете, — сказал старший полицей­ский, — речь идет не о простом рутинном расследовании. Родители пропавшего мальчика подали жалобу.

— На Юлиана?

— Нет. На его отца. И прокурор уже наседает на меня.

— Ну что ж, это понятно. Но при чем здесь мальчик?

— Вот это я и хотел выяснить. Он что-то знает!

— Почему вы так думаете? — спросили в один голос врач и Юлиан.

— Да вы только посмотрите на него! Этот мальчик за последние дни не раз бывал бит, спасался бегством и смертельно запуган. Кто-то пытался его убить!

— Глупости, — сказал Юлиан.

— Ах, так? — Глаза полицейского сверкнули. — А в тот вечер, когда ты вернулся в отель? У тебя же был такой вид, будто тебя через мясорубку пропустили! А цепь у тебя в кармане зачем? Я навел справки, ты считаешься тихим мальчиком.

— А может, я нашел велосипед, у которого не хватает цепи, — упрямо возразил Юлиан.

— Ха, ха, ха, — с издевкой сказал полицейский. — Хо­чешь знать, как я все это понимаю? Твой отец упрятал этого мальчика, чтобы шантажировать его родителей. Но потом получился сбой. Ну, например, не поладил с со­общниками.

— С какими сообщниками? — не понял Юлиан.

— Об этом я бы хотел спросить тебя, — рявкнул по­лицейский. — С сообщниками, от которых он теперь сбе­жал. И которые охотились за тобой! Я ведь и о твоем отце навел справки. Он очень состоятельный человек.

— А что, это преступление? — дерзко спросил Юлиан.

Врач улыбнулся, но жестом призвал его к сдержан­ности.

— Мальчик, у твоего отца столько денег, что он мог бы купить весь город, если бы захотел! —ответил по­лицейский. — Он не просто богат. Такие деньги не зара­ботаешь парой-тройкой площадных фокусов!

Юлиан знал, что его отец богат, но настолько...

— Я не сомневаюсь, что он замешан в каких-то темных делах, — продолжал полицейский. — И я выясню, в каких именно.

— Ну еще бы, — язвительно сказал Юлиан. — У кого есть деньги, у того непременно рыльце в пуху, не так ли?

— Если вокруг него исчезают люди, то да! — парировал полицейский. — Где ты пропадал эти сутки, ты и твой друг?

— Мы были на ярмарочной площади.

— Мы обыскали ее сантиметр за сантиметром!

— Мы были там, но в то же время и не там, — уклончиво ответил Юлиан. — Понимаете, мы были... в прошлом. Это было своего рода... путешествие во времени. Мы оказались в тысяча девятьсот восьмом году.

Цвет лица полицейского сменился с красного на белый как мел. Он начал хватать ртом воздух, как рыба, вы­брошенная на берег. Тогда как врач изо всех сил старался сдержать смех.

Юлиан поискал взглядом зеркало позади доктора. Тень все еще маячила в нем, но Юлиан сомневался, то ли это, чего он боялся. Ведь зеркала иногда дают второе, призрачное отражение, если встать к ним под опреде­ленным углом. Один из фокусов его отца был построен именно на этом эффекте.

— Ну, а теперь довольно! — рявкнул полицейский. — Сейчас ты мне немедленно расскажешь, что...

— Я вообще больше ничего не скажу, — перебил его Юлиан. — Мне нужно поговорить с адвокатом моего отца.

Полицейский усмехнулся:

— Либо ты насмотрелся американских фильмов, либо ты самый прожженный маленький негодяй, какого мне только приходилось видеть. — Он резко встал со стула. — Но насчет адвоката не такая уж и плохая идея. В конце концов, ты еще несовершеннолетний. Придется оформлять попечительство над тобой.

С этими словами он вышел из палаты, хлопнув дверью. То есть он хотел ею хлопнуть. Но за ним бросился его ассистент, и ему прищемило дверью руку.

На сей раз врач не протестовал против крика, эхом разнесшегося по больнице, он смеялся.

Но быстро посерьезнел, повернувшись к Юлиану:

— Не бойся, оформление опеки — дело непростое. Осо­бенно если твой отец действительно богатый человек. Ты можешь позволить себе хорошего адвоката. Но в одном пункте он, я боюсь, прав.

— Да? — недоверчиво спросил Юлиан.

— Я не хотел бы становиться на его сторону, — про­должал врач, — но, когда тебя доставили, ты был дейст­вительно в очень тяжелом состоянии. И твой друг тоже. Если тебе угрожает какая-то опасность, ты должен об этом сказать. Мы не можем тебе помочь, не зная, что произошло. Можешь не сомневаться, врачи связаны вра­чебной тайной и не имеют права ее разглашать.

Улыбка врача внушала доверие, и Юлиан был близок к тому, чтобы все рассказать. Но взгляд его снова упал на зеркало. В нем все еще маячила тень. И она шевелилась, хотя врач стоял совершенно неподвижно.

Доктор Бертрам заметил его взгляд и тоже обернулся.

— Что-то с зеркалом? — спросил он.

— Нет-нет, — поспешно ответил Юлиан. — Просто я задумался.

— Твой отец работал с зеркалами, не так ли? — Врач глубоко вздохнул. — Мне искренне жаль, что все так слу­чилось. Если ты захочешь поговорить со мной, позвони в любое время.

Он уже хотел идти, но Юлиан окликнул его:

— А господин Рефельс... Он тоже здесь?

— Да. Ему повезло меньше, чем тебе. Кто-то пытался перерезать ему горло — но ты, наверное, знаешь это лучше меня. Ему придется задержаться здесь надолго. Ты хочешь его увидеть?

— Если бы это было возможно...

— Отчего же нет? — Врач некоторое время соображал, как поступить. — Знаешь что? Я отведу тебя к нему, а пока ты будешь с ним разговаривать, позвоню адвокату твоего отца.

Юлиан надел больничный халат и вышел из палаты вслед за врачом, беспокойно скользнув взглядом по зер­калу. Ему не терпелось поговорить с Рефельсом, но главная причина его просьбы состояла не в этом. Он не хотел оставаться в палате один. Особенно наедине с этим зеркалом.

Франк находился в противоположном крыле клиники, в реанимации. Врач успокоил Юлиана, что это всего лишь мера предосторожности. Но потом мальчик увидел еще одну «меру предосторожности» в лице постового полицейского у двери в палату.

Увидев Франка, Юлиан опять испугался. На карусели он не заметил, как это маленькое чудовище расправилось с репортером. Шея его была закрыта толстым бандажом, левая рука и правая нога — в гипсе, а если бы ему заплатили по марке за каждую царапину на теле, он смог бы, пожалуй, купить в собственность газету, в которой работал.