На Руси все было иначе – там монахи и священники – истинные постники, молитвенники, и по ним это видно. Припомнить только отца Иллариона, наставника Порфирия... Лики у них строгие, худые, глаза горят рвением и заботой. Отец Илларион, сколько помнил его Всеслав, носил одну и ту же рясу – позеленевшую, во многих местах заштопанную. А здешние священники телом весьма обильны, носят такие одеяния, какие себе на Руси никто и в праздник не позволит одеть. И не от нищеты ведь там так ходят – от скромности!

Теперь Всеслава не радовала прославленная роскошь константинопольских храмов, не тешила отчего-то глаз. «Мамону радуют», – шептал он, глядя на дорогие, раззолоченные, усыпанные каменьями оклады, на шитые златом облачения служителей.

Быть может, ушел бы из него дух подвижничества, кабы нежданно не встретил бы он единомышленников и друзей. На том же постоялом дворе, где жил он со времени смерти Михайлы, поселились двое – старец и юноша. Жили они в соседней клетушке, и не слышно их было. Трапезовали же внизу, в кабаке. Всеслав не раз примечал, что кушанья они просят самые скудные и постные, пьют только чистую воду, хотя пост давно прошел. Порой даже сидели они со Всеславом рядом, но знакомства не завели и промеж собой говорили так тихо – ни слова не разобрать.

Но случай свести знакомство все ж таки выпал. Как-то ввечеру, стоя на молитве, Всеслав услышал из-за стены душераздирающие стоны.

– Убивают кого-то, что ли! – подивился Всеслав и решил на всякий случай наведаться к соседям, выяснить, в чем там дело.

На стук двери отворил старец, удивленно вскинул бровь.

– Случилось что-нибудь? – поинтересовался Всеслав. – Слышу, стонет кто-то, думаю, может, помощь нужна?

– Зуб у него разболелся, сил нет, – ответил старец, и, отступив немного в сторону, показал Всеславу на юношу. Тот сидел на краю постели и раскачивался из стороны в сторону, держась за правую щеку.

– К лекарю надо, – сочувственно посоветовал Всеслав. – Дернет зуб, и нет его!

– Где ж в такой час лекаря найти! – вздохнул старец. – Ночь уж на дворе.

– Да тут же живет, на нашем же дворе. Не запирайте дверей, я скоро вернусь, приведу его.

Старец начал было что-то мямлить, но Всеслав уже спускался вниз по лестнице.

О лекаре сам Всеслав знал только понаслышке, но быстро нашел его комнату. Стукнув пару раз богатырским кулаком в дверь, начал ждать ответа. Никто за дверями не шелохнулся, потому Всеслав замолотил еще сильнее.

– Кто не дает спать бедному лекарю? – послышался из-за двери сонный голос.

– Вставай, бедняга, – весело сказал Всеслав. – Твоя помощь нужна.

Кто-то прошаркал к порогу и, охая, отодвинул тяжелый засов. Дверь со скрипом открылась и перед Всеславом предстал щупленький человек с таким большим носом, что в профиль он напоминал небольшую виселицу.

– Ну и чего вам нужно? – поинтересовался он.

– Зуб разболелся у парня. Сделай милость, дерни! – попросил Всеслав.

– Зуб, зуб... – ворчал лекарь, одеваясь и собирая необходимые инструменты. – А мне, несчастному не дают спать по ночам. Как будто этот зуб не мог разболеться завтра, о Господи!

Но все ж таки собрался он быстро и шустренько побежал за Всеславом наверх. Слыша его легкую поступь, Всеслав размышлял: «Как же он, хилый такой, будет зуб тянуть?».

Но напрасно тревожился. Лекарь вырвал зуб, словно былинку – юноша только охнуть успел, и уже улыбался окровавленным ртом. Лекарь, все также вздыхая и шаркая, начал собираться восвояси, украдкой поглядывая на хозяев в ожидании вознаграждения.

Всеслав же приметил, что старец как-то растерянно оглядывается по сторонам, сунул руку даже под перину на ложе, да сразу вынул – ни с чем. Поняв, в чем дело, Всеслав отозвал лекаря в сторонку и сунул ему монету. Очевидно, заплатил он непомерно много, потому что лекарь взглянул на него удивленно-весело, а на пороге шепнул:

– Уважаемый господин может присылать за мной в любое время дня и ночи!

Дверь за ним затворилась. Всеслав тоже собирался было уходить, но старец остановил его.

– Благодарим тебя, добрый человек, – с достоинством вымолвил он. – Мы отдадим тебе долг, как только это будет возможно. Угодно ли тебе назвать свое имя? Меня зовут Варфоломеем, а мой юный спутник носит гордое имя Георгия.

– Мое имя непривычно для здешнего слуха, – отвечал Всеслав, и назвался.

– Ты русич? – прищурился на него старик.

– Да... – удивился Всеслав.

– Я родом из Болгарии. Мне приходилось знаться со многими русичами, когда я еще жил на родине. О, это дивные люди, сильные духом, великодушные, чистые, как дети!

– Разные бывают, – уклончиво ответил Всеслав, хотя похвала была ему приятна.

– Да, да, – удивленно откликнулся старик, оглядывая гостя. – Ты здесь по делам?

Всеслав, неизвестно почему, вдруг почувствовал доверие к этому человеку.

– Нет, не по делам. Так, живу.

– Можешь не отвечать, если это тайна, – предупредил его старик.

– Да нет никакой тайны. Сам толком не знаю, что делаю, как живу. Мне пора. Час уже поздний.

– Ну, что ж, – улыбнулся новый знакомый. – Как только что сказал этот лекарь, уважаемый господин может располагать мною в любое время дня и ночи.

С того времени и завязалось у них знакомство. Всеслав поначалу держался сторожко, рассказывал о себе мало, но возникшее однажды чувство доверия не исчезало, и вскоре старец Варфоломей знал о русиче почти все. Одно смущало Всеслава – его знакомые не торопились открываться, о себе говорили мало и неохотно. Чувствовалась в этом какая-то тайна.

«Ну не преступники же они, не татебный народ, – размышлял Всеслав. – Сразу видно, люди Божьи, имеют совесть и понятия. А если не хотят душу открыть – так что же?».

Так продолжалось до того дня, когда Всеслав в задушевной беседе поделился с Варфоломеем думами своими и сомненьями последних дней.

– Христос-то что говорил? Живите, мол, в бедности, и придете в царствие Божие. А как же все богатые люди думают в царствие это попасть? Они, конечно, жертвуют на нужды храмов, и немало жертвуют, так ведь все не ту десятую часть от имения, которую Господь завещал? Это что же выходит, а?

– Хуже всего то, – раздумчиво отвечал Варфоломей – что и самоя святая церковь также поддалась тлетворному очарованию богатства. Бедность всегда была главной добродетелью христианина. Куда же идет мир, если те, кто называет себя служителями Господа, служат Мамоне и заботятся только о том, чтоб поплотнее набить свою утробу?

Всеслав смотрел с изумлением на своего собеседника. Таких речей ему не приходилось пока слышать: они и пугали, и завораживали его.

Уловив его испуг, Варфоломей осекся было, но, не будучи в силах сдержаться, продолжал: