Я очертя голову бросилась в омут супружеской жизни, и она действительно стала самым прекрасным, что случилось в моей судьбе. Но с появлением детей все могло измениться: дело не только в том, что возникал риск разлада с мужем. Я боялась оказаться несостоятельной матерью. Это стало бы для меня самым страшным ударом. Моя мама в общении со мной руководствовалась самыми благими намерениями, и тем не менее мы жили как кошка с собакой: часто ругались и почти на все вопросы смотрели с противоположных позиций. Я, будучи совсем молодой и неопытной, буквально от горшка два вершка, жестко критиковала ее методы воспитания. Теперь, по прошествии многих лет, я понимаю, что она была прекрасным человеком и отличной матерью. Однако она и сейчас корит себя за то, что не смогла поддержать меня, наладить со мной контакт, когда я была еще подростком. И, что бы я сейчас ни сказала и ни сделала, это не избавит ее от горьких сожалений.

То, что я постоянно откладывала рождение ребенка, связано не только с опасениями за отношения с Китом, но и со страхом потерпеть неудачу в роли родителя. Что, если я не смогу забеременеть? Что, если я буду ссориться с детьми, как ссорилась со своей мамой? Что, если я наследственно предрасположена к такой неудаче – я, когда росла, конфликтовала с матерью; она в юности – со своей, а бабушка, выросшая в детском доме в Германии, имела множество претензий к бросившей ее родительнице…

Страх поражения, настороженное отношение к детям, фанатичная преданность работе – крайний трудоголизм – все эти вещи казались теперь связанными между собой. Господь, открывая одну истину, помогал мне осознать и все остальные.

Мне необходимо было сделать две вещи. Во-первых, стать лучшей женой и наладить более регулярное общение с родственниками и друзьями. Во-вторых, надо избавиться от страха материнства, страха поражения – оставить их здесь, на неровных мостовых Рима. Обычно я не боюсь трудностей и смело вступаю с ними в схватку. Однако, как выяснилось, борьба с самим собой требует больше храбрости. Но продолжать жить так, как раньше, в мире иллюзий, игнорируя нынешние прозрения, я тоже не могу. Оставался лишь один выход – отбросить прошлое и все те стереотипы, которые оно сформировало, и изменить свой подход ко всему – к работе, к браку, к общению с родственниками и ко многим вещам, о которых я умолчу, чтобы не утомлять читателя.

* * *

До самого конца пребывания в Риме я все же не оставляла надежду встретить героиню очередного интервью. Поэтому чуть дольше засиживалась в ресторанах и кафе, потихоньку разглядывая окружающих и пытаясь прочесть по их лицам, насколько они счастливы. Честно говоря, две главы, которые вы только что прочитали, не были мною заранее запланированы. Я до последнего верила, что не отступлю от основной задумки книги и отыщу какой-нибудь секрет прочной семьи по-итальянски. Но я так ни с кем и не познакомилась. Даже когда я улетала из Италии, то инстинктивно оглядывалась по сторонам, пытаясь угадать среди сидящих в самолете пар нужных мне людей и завести с ними разговор.

А может, это был все тот же страх – страх провала? Вдруг мне не удастся написать хорошую книгу? Возможно, в Риме у меня не получилось найти достойную «тайну брака», но я разгадала одну из загадок собственной души и поняла, как превратить свою семью из просто прекрасной в необыкновенно замечательную.

Напоследок добавлю: после того как Кит поставил мне семь баллов, я спросила, не хочет ли он узнать, как я оцениваю его. Он согласился, но немного занервничал: видимо, заметил, как я побледнела, когда он огласил мне свой приговор.

– Я ставлю тебе девять баллов, – сказала я. – Ты очень близок к десятке. Во всяком случае с моей точки зрения. Но у всех есть какие-нибудь недостатки и всем нам необходимо работать над собой.

Вот так. Абсолютного идеала не существует. Надо совершенствоваться и двигаться вперед.

– Вы собираетесь спать во время перелета? – спросила я соседку в самолете. – Нет-нет, спать я не буду, – ответила она с твердой решимостью, покачав головой из стороны в сторону, так что ее волосы тоже мерно заколыхались. Я, по обыкновению, дружелюбно задала вопрос и завела вежливый разговор. Но на самом деле проводила своего рода разведку, чтобы понять, с кем придется коротать девятичасовой перелет до Филиппин из Дохи, где я делала транзитную пересадку. Похоже, эта неугомонная филиппинка не даст мне покоя. Она напоминала веселую и очень подвижную марионетку с куда более длинными, чем предусмотрено производителем, нитками. Подозреваю, что она может часами пребывать в своем веселом возбуждении.

Впрочем, это меня не слишком удивило. Я знаю по собственному опыту, что филиппинки – самые славные, энергичные и оптимистичные женщины из всех, кого я встречала в США.

Одна моя подруга и соосновательница клуба, Джоселин, тоже родом с Филиппин. И у нее тоже море энергии. Она, как и женщина в соседнем самолетном кресле, может долго болтать без умолку. Я работала с филиппинками в гостиничном бизнесе, и, по моему мнению, никто не умеет так хорошо обслуживать клиентов. Кажется, будто они просто излучают счастье, которым всецело готовы поделиться с окружающими. Хотя, наверное, существуют и хмурые уроженцы этих тихоокеанских островов.

Я только протискивалась мимо соседки к своему месту у окна, а она уже принялась тараторить. И это в два часа ночи!

– Привет, меня зовут Лин, – обратилась ко мне она, будто не замечая, что я вынужденно задела ее сдвинутые колени.

Мне хотелось укутаться в голубое одеяло фирмы Snuggie и поскорее заснуть. Кстати, я горжусь тем, что у меня есть Snuggie. И, хотя я вожу с собой не слишком много багажа, эта вещь относится к категории первой необходимости.

– Вы знаете, что рейс будет очень недолгим? Всего пять часов, – поведала мне разговорчивая филиппинка.

Странно. А мне сказали, что перелет займет девять часов. Может быть, для этой довольной жизнью женщины даже время течет быстрее и девять часов она воспринимает как пять?

Поболтав с Лин несколько минут о ее работе в Дохе и выслушав ее восторги по поводу того, что впервые за два года она возвращается на родину, я применила беруши по прямому назначению и пристроила голову у края окна, готовясь погрузиться в глубокий сон. Но вскоре стюардесса привезла тележку с напитками, и Лин взяла на себя труд разбудить меня, мягко похлопав по плечу. Казалось, что она вовсе не обратила внимания на то, что в первые двадцать минут полета ее соседка спала. Я с трудом разлепила глаза, категорически отказалась от напитков и перед тем, как снова смежить веки, успела заметить лучезарную улыбку соседки и мерное покачивание черных волос.

Пролетело шесть благословенных часов. Меня разбудил негромкий звон посуды. Настало время завтрака. Наш лайнер гнался за восходящим солнцем, лучи которого пробивались через иллюминаторы.

В самолете как следует не выспишься. Это совсем не то что спать дома, в собственной постели. Или там, где, по крайней мере, можно принять горизонтальное положение. Я постепенно возвращалась к бодрствованию и увидела, что Лин смотрит фильм и смеется. Готова поспорить, что она с самого взлета не сомкнула глаз ни на секунду. Радость по поводу возвращения домой обеспечила ей мощный выплеск адреналина.