Ник Рампелло был вежлив, но тверд.

– У нас достаточно людей. – Он одарил ее улыбкой, которая смягчила то, что последовало дальше. – Кроме того, у меня такое чувство, что работать с вами будет весьма утомительно.

– У меня есть опыт, сэр. Я четыре года провела в отделе по борьбе с сексуальными преступлениями. И я хороший следователь.

– Как детектив-констебль?

Келли кивнула.

– Почему же вы снова в патрульных?

Келли на секунду задумалась. Может, стоит кое-что недоговорить? Мол, хотела получить больше опыта оперативной работы или готовилась к экзамену на сержанта. Но что-то подсказывало, что Ник Рампелло мгновенно ее раскусит.

– Все очень сложно.

Ник пристально на нее посмотрел, и Келли затаила дыхание. Вдруг передумает? Но инспектор опустил взгляд, открыл ежедневник и тем самым отмахнулся от нее даже раньше, чем произнес:

– Боюсь, сложностями я не занимаюсь.

Я натягиваю на плечи серый плед. Он шерстяной и хорошо смотрится на диване, но сейчас колет шею и заставляет почесываться. Не стала зажигать люстру – она жужжит, и наверху этот шум слышно. Еще одна вещь, которая нуждается в починке. Разумеется, Саймон и дети уже крепко спят, но я решила не рисковать. Гостиную освещает только экран моего айпада, отчего она кажется темнее, чем есть на самом деле. За окном завывает ветер. Где-то хлопает калитка. Я пыталась заснуть, но вздрагивала от каждого звука. В конце концов сдалась и спустилась вниз.

«Кто-то меня сфотографировал и использовал снимок в рекламе».

Это единственный достоверный факт, который у меня есть, и я без остановки прокручиваю его в голове.

«Кто-то меня сфотографировал».

Констебль Свифт тоже так считает. Она сказала, что работает над этим делом. И знает, что ее слова звучат как отговорка, но она действительно работает. Хотелось бы ей верить, но я не разделяю романтические представления Саймона о мальчиках и девочках в синей форме. Я росла в непростое время, когда, завидев полицейскую машину, мы убегали прочь, даже толком не зная, почему бежим.

Касаюсь экрана айпада. На странице Тани Бекетт в «Фейсбуке» есть ссылка на блог – дневник, который они с мамой вели в преддверии свадьбы. Частые посты Тани полны практических вопросов: «Что лучше положить в свадебные подарки: миниатюрные бутылочки джина или шоколадные сердца с именами?», «Выбрать белые или желтые розы?» Элисон написала всего несколько постов, и каждый из них похож на письмо.

«Моей дорогой доченьке.

До великого дня осталось десять месяцев! С трудом могу в это поверить. Сегодня я пошла на чердак, чтобы найти свою фату. Не жду, что ты ее наденешь – мода так переменчива, – но подумала, что, возможно, захочешь пришить маленький кусочек к подолу платья. Что-то взятое взаймы. Я нашла коробку со всеми твоими учебниками, поздравительными открытками, рисунками. Ты часто смеялась надо мной за то, что я все это храню, но, когда у тебя появятся свои дети, ты меня поймешь. И тоже спрячешь их первые башмачки, чтобы в один прекрасный день, забравшись на чердак в поисках фаты, изумиться тому, какие крошечные ножки были когда-то у твоей взрослой дочери».

Перед глазами плывет, и я моргаю, чтобы смахнуть слезы. Читать дальше – неправильно. Но не могу выбросить из головы Таню и ее маму. Прежде чем спуститься вниз, я пробралась в комнату Кэти. Хотела убедиться, что она все еще там, все еще жива. Вчера вечером репетиции не было, у дочки выдалась обычная субботняя смена в ресторане, но Айзек все равно проводил ее до дома. Они прошли мимо окна гостиной, затем остановились, чтобы поцеловаться, а после я услышала, как повернулся ключ в замке.

– Он тебе на самом деле нравится? – спросила я. И ждала, что Кэти начнет выкручиваться и все отрицать, но она посмотрела на меня сияющими глазами.

– Да, он мне на самом деле нравится.

Я на миг замолкла, не желая портить мгновение, но слова сами вырвались наружу:

– Он же несколько старше тебя.

Ее лицо тут же окаменело. Кэти ответила так быстро, что я поняла: она предвидела мои опасения:

– Ему тридцать один, у нас с ним разница в двенадцать лет. А Саймону пятьдесят четыре, значит, он старше тебя на четырнадцать лет.

– Это другое.

– Почему? Потому что ты взрослая? – На секунду я почувствовала облегчение от того, что она наконец поняла, но тут в ее глазах вспыхнул гнев, а вкрадчивый тон голоса сменился резким. – Я тоже, мама.

У нее и раньше были парни, но сейчас все иначе. Я уже ощущаю, как она ускользает от меня. Когда-нибудь Айзек – или другой мужчина – станет первым человеком, к которому она будет обращаться, на кого обопрется в тяжелые моменты жизни. Неужели и Элисон Бекетт чувствовала то же самое?

«Люди постоянно напоминают мне, что я не теряю дочь», – написано в ее последней дневниковой записи.

Но она потеряла.

Делаю глубокий вдох. Нет, свою дочь я не потеряю. И не позволю ей потерять меня. Не могу сидеть сложа руки и надеяться, что полиция отнесется к этому делу серьезно. Я обязана что-нибудь сделать.

Рядом на диване лежат объявления. Я вырезала их из «Лондон Газетт» и аккуратно проставила даты. Получилось двадцать восемь штук, они разложены на диванной подушке, словно художественная инсталляция.

Лоскутное одеяло из фотографий, автор Зоуи Уокер. Ради чего-то подобного Саймон сходил бы в галерею «Тейт Модерн».

Свежие номера я каждый день собирала сама, а старые получила в пятницу в редакции газеты. Казалось бы, достаточно прийти и попросить, но, разумеется, все не так просто. За каждый выпуск они вытряхнут из вас почти семь фунтов. Надо было снять копии с тех выпусков, что я нашла в кабинете Грэхема, но идея слишком поздно пришла в голову – газеты уже исчезли. Наверное, Грэхем отправил их в переработку.

Наверху раздается скрип, я замираю. Но дальше ничего не происходит, и я возвращаюсь к поискам. К счастью, запрос «Женщины, убитые в Лондоне» дает мало результатов, и лежащие рядом со мной фото не подходят ни к одному сообщению. Я быстро догадываюсь, что заголовки едва ли помогут, зато поиск по изображениям гораздо полезнее и намного быстрее. Целый час просматриваю фотографии полицейских, мест преступлений, рыдающих родителей и ничего не подозревающих женщин, чьи жизни оборвались. Моих среди них нет.

Моих.

Все эти женщины стали «моими». Интересно, видел ли кто-нибудь из них свою фотографию в газете? Пугает ли их – как меня – мысль о том, что кто-то наблюдает за ними, кто-то преследует их?

На глаза попадается блондинка. Она щеголяет в мантии и квадратной академической шапочке, улыбается в камеру, и во мне вспыхивает проблеск узнавания. Смотрю на вырезки. Успела настолько к ним привыкнуть, что точно знаю, какую именно ищу.

Вот.