Я хочу вспомнить всё. А если нельзя всё, то хотя бы что-то. Нет. Больше, чем «что-то». Почти всё, за исключением отдельных пробелов.

Не слишком словоохотливый, но вполне компанейский Стэнли Чаудер – ветеран корейской войны, мастер газонной стрижки, заядлый игрок в покер и пинг-понг, страстный поклонник старого американского кино. Его тридцатидвухлетняя дочь, которую он зовет Хани [18], – учительница начальных классов в Брэтлборо. Для своих шестидесяти семи Стэнли находится в отличной физической форме. Волосы у него не поредели, а глаза не потеряли своей прозрачной голубизны. Рост выше среднего, коренаст, с крепким рукопожатием.

Он спускается за нами на машине со своего холма, обменивается приветствиями с Элами, старшим и младшим, и энергично подхватывает вместе с нами наш багаж, чтобы перенести его в свой «Вольво-универсал». Передвигается он быстро, чуть не бегом. Такой шустрик. Я-то со слов старшего Эла представлял его себе медлительно-задумчивым, чтобы не сказать потерянным, а увидел услужливого и великодушного, пусть и надломленного человека, сумевшего собрать себя по кусочкам.

Мы прощаемся с Уилсонами, и Эл-младший обещает ежедневно сообщать нам, как обстоят дела с машиной.

Проселочная дорога круто берет вверх, подбрасывая на ухабах, хлеща ветками по ветровому стеклу. Стэнли заранее извиняется за жилье: последние две недели он в одиночку приводил дом в порядок, но остались недоделки. Вообще-то он намеревался открыться четвертого июля, но когда позвонил младший Эл и рассказал про наше незавидное положение, он понял, что негоже оставлять «добрых людей» на улице. Нанять прислугу он не успел, так что ему предстоит самому приготовить для нас постели и устроить поудобнее, насколько это возможно. Он успел переговорить с дочерью в Брэтлборо, и та согласилась приезжать каждый день и готовить еду. Стэнли заверяет нас, что она прекрасная кухарка. Мы с Томом благодарим его за хлопоты. Погруженный в домашние заботы, он как-то не обращает внимания на то, что за все время Люси не проронила ни слова.

Трехэтажный белый дом о шестнадцати комнатах и всеохватной передней верандой. На табличке у входа написано «Харчевня Чаудера», но в глубине души я уже знаю, что мы приехали в отель «Житие». Я решаю до поры до времени не сообщать Тому об этом открытии.

Прежде чем подняться в отведенные для нас комнаты, Том звонит из гостиной Памеле и рассказывает ей о нашем приключении. Наверху Стэнли застилает постели. Люси, стоя на коленях, гладит старого лабрадора по кличке Клеймо. Мне невольно вспоминаются дурацкие слова Гарри, которые вот уже две недели не выходят у меня из головы: «экс – это клеймо на всю жизнь». Клеймо неожиданно обрело вид четвероногого, благодарно лижущего девочке лицо. Я стою рядом с Томом на случай, если Памела захочет со мной поговорить, но такого случая мне не предоставляют. До моего слуха долетают колкости Памелы, раздосадованной тем, что мы застряли в дороге. Как будто это наша вина! А все дело в том, что Памела полтора часа проболталась на рынке и в эти минуты «колготится на кухне», чтобы успеть приготовить ужин к нашему приезду. Как гостеприимная хозяйка, она расстаралась – суп гаспачо, домашний ореховый торт, всего не упомнишь, – и все это псу под хвост! Она приходит в ярость. Том извиняется, но на его голову продолжают сыпаться обвинения. И это Памела, которая «сильно изменилась в лучшую сторону»? Если она не способна нормально отнестись к дорожному недоразумению, какая же из нее выйдет приемная мать! Бедной Люси только этого не хватало – зажравшейся неврастенички с претензиями…

Прежде чем Том успевает положить трубку, я принимаю решение отказаться от «берлингтонского варианта». Мысленно я вычеркиваю Памелу и назначаю себя временным опекуном девочки. Подхожу ли я больше ее на эту роль? Вряд ли. Но за Люси я в ответе, нравится мне это или нет.

Наконец, Том, мотая головой, кладет трубку.

– Ну и фурия!

– Забудь про Памелу.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что в Берлингтон мы не едем.

– Да? С каких это пор?

– С этой самой минуты. Ждем, пока починят машину, и возвращаемся в Бруклин.

– А как же Люси?

– Люси будет жить у меня.

– Еще вчера ты сказал, что это невозможно.

– Я передумал.

– Выходит, мы зря тащились в такую даль?

– Почему зря? Погляди вокруг. Это же сущий рай. Несколько дней отдыха, и мы уедем отсюда, как будто заново родились.

Люси слышит наш разговор. Она посылает мне воздушные поцелуи, как оперная дива – зрителям на премьере. Я, конечно, счастлив за нее, но к этому чувству примешивается страх. До конца ли я отдаю себе отчет в том, какое ярмо на себя взвалил?

Вдруг я вспоминаю фразу из фильма конца семидесятых. Название забылось, сюжет и персонажи стерлись из памяти, но эти слова до сих пор звучат у меня в ушах, как будто я их слышал вчера. «Дети – это утешительный приз, но только не для тех, у кого они есть».

Показывая наши комнаты на втором этаже, Стэнли поясняет, что Пег, то есть покойная миссис Чаудер («она ушла четыре года назад»), сама выбирала мебель, постельное белье, обои, шторы и жалюзи, ковры, настольные лампы и все эти безделицы: кружевные салфеточки, пепельницы, подсвечники, книги.

– У нее был безукоризненный вкус.

На мой непросвещенный взгляд, во всем этом есть перебор, налицо попытка воссоздать атмосферу «старой доброй Новой Англии», но что касается жилья, то в те далекие времена оно было мрачнее и просторнее, нежели эти девичьи светлицы. Ну да неважно. Главное, чистота и уют. И потом, есть здесь кое-что в противовес навязчивому китчу и жеманности: на стенах, против ожидания, висят не образчики ручной вышивки, не безвкусные акварели заснеженного Вермонта и не репродукции с картин Курье или Айвза, а большие черно-белые фотографии, восемь на десять дюймов, голливудских комиков прошлого. Это единственный вклад Стэнли, но, как говорится, почувствуйте разницу: в эту атмосферу благонравия он внес струю легкости и остроумия. Из трех приготовленных для нас комнат одна посвящена братьям Маркс, вторая – Бастеру Китону, третья – Лорелу и Харди [19]. Люси, получив право выбора первой, берет себе в компанию Стэна и Олли – комнатку в конце коридора. Том выбирает Бастера. Мне же остаются все братья скопом – в середке между ними.

Первое знакомство с территорией. Едва распаковавшись, мы идем взглянуть на прославленную лужайку Стэнли. Меня захлестывают эмоции. Шелковистая, идеально подстриженная трава. Прожужжавший мимо уха слепень. Запахи жимолости и сирени. Ярко-красные тюльпаны возле дома. Легкий бриз в лицо.

Я неспешно иду по газону вместе с моими спутниками и собакой, а в голове роятся невероятные фантазии. Пока Стэнли рассказывает о своих владениях, простирающихся на сто с лишним акров, я рисую в своем воображении новые корпуса для толп туристов, уже не умещающихся в отеле «Житие». Грезы Тома не дают мне покоя. Шестьдесят акров леса. Пруд. Заглохший яблоневый сад, запущенная пасека, сарайчик, приспособленный для дистилляции кленового сиропа. И, опять же, этот идеальный зеленый ковер, вдоль и вширь.