Гуляя, они пересекли поле и пошли по тропинке вдоль деревьев, которая вывела их к реке. После того поцелуя у пруда у них больше не было ничего подобного. Он вел себя как образцовый хозяин, а она — как исполнительный управляющий. Несмотря на то что их отношения были сугубо деловыми, они за это время очень сблизились. Он проводил с ней больше времени, чем с кем бы то ни было — даже со своими родными. И она наслаждалась как их беседами, так и спорами. Но память о том поцелуе никогда не покидала ее мысли, и каждый раз, когда Шона смотрела на его красивое лицо, она ощущала призрачное прикосновение его губ к своим. Время от времени она задумывалась, чем был этот поцелуй: импульсивной реакцией на их случайную физическую близость, или проявлением нежных чувств.

Теперь, идя с ним рука об руку, Шона снова начала это чувствовать. Легкость своего шага, прерывистость дыхания, безмолвный трепет сердца. Мужчина не ведет себя так с безродной дояркой или уважаемым управляющим. Так мужчина обращается с женщиной, дамой, достойной держать его под руку.

По мере приближения к старому мосту шум бегущей воды становился все громче. Бесчисленные кареты, проезжавшие мимо, истерли и сгладили серый и коричневый кирпич. По другую сторону моста виднелось заброшенное караульное помещение для сбора подати за проезд, узкое строение, построенное из такого же камня в шестнадцатом веке. Мох выкрасил его стены в ярко‑зеленый цвет. Тяжелая деревянная дверь на сломанных черных петлях перекосилась. Они прошли на середину моста и, остановившись, смотрели, как внизу бежит вспененная вода.

— Шона, я человек науки. Поэтичность прекрасного пола всегда ускользала от моего понимания. Но ты… ты не такая, как большинство женщин. Я чувствую в тебе… не знаю… родственную душу, что ли. Как будто ты для меня и не женщина вовсе.

Его слова будто оглушили ее, и Шона схватилась за перила. Глядя на несущуюся внизу белую воду, она почти ощущала, как вместе с водой уносится и ее женское естество. Иона всегда предупреждала ее, что нельзя быть такой прямолинейной, самоуверенной и напористой, потому что эти агрессивные качества присущи мужчинам. Но она никогда ее не слушала, и вот он результат ее упрямства. Глупая, глупая девчонка.

— Другие женщины полны хитрости и лукавства. Но ты такая искренняя душа. И я не могу о тебе не думать. Я жажду твоего присутствия, твоего общества, твоих объятий.

Нить надежды приподняла ее упавшее сердце.

— Объятий? Вы сказали «объятий»?

— Да. Тот наш поцелуй… я хочу его повторить. Потому что уверен в одном: мы в большей степени вместе, чем врозь.

— Вы хотите сказать, что находите меня желанной?

Она в надежде прикусила губу.

Коналл улыбнулся:

— Это наиболее приличное слово, которое подходит к данному случаю. Несомненно.

Шона думала, что от охватившего ее вдруг чувства радости она лопнет. Она обвила его шею руками и услышала сдавленный возглас удивления, за которым последовал смешок.

— Могу ли я считать, что ты отвечаешь мне взаимностью?

— Да. Я никогда не думала, что вы можете испытывать ко мне такие же чувства, какие испытываю я.

— А разве ты этого не чувствовала?

Его близость — да. Его желание — никогда.

— Если бы чувствовала, все равно не поверила бы.

— Почему?

— Обычно, когда мы с Уиллоу вместе, ее красота затмевает мою. Каждый мужчина мечтает в первую очередь сорвать ее цветок.

Выражение его лица смягчилось.

— Тогда я рад за себя, потому что полагаю, что держу в руках цветок еще прекраснее.

Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы. Он обнял ее и сжал так, что ее ноги оторвались от земли и она повисла на его руках.

Этот поцелуй уже не был пробным, скромным и сдержанным, как первый. Это было признание в чувствах, смелое и исполненное нетерпения. Скользя губами по его губам, она уловила вкус клубники, который они еще хранили. Ее сердце вновь затрепетало, отбивая быстрое стаккато и побуждая ее показать ему, как сильно он ей нравится. Впервые в жизни она вдруг ощутила себя нужной. Он знал все ее недостатки и все же испытывал к ней симпатию.

Она чувствовала себя свободной и дикой, и ее тело реагировало так же. Ее жар, должно быть, передался ему. Коналл потянул ее за волосы, наклонив вбок ее голову, и начал покрывать поцелуями ее шею. От его пылких поцелуев у нее мурашки побежали по телу. Шона распластала руки по каменной стене моста. Шероховатость камня царапала ее ладони. Контраст горячих прикосновений его языка и прохладного ветра сводил ее с ума.

Его губы скользнули к основанию ее шеи. Его густые волосы щекотали ее кожу. Его большая ладонь оторвалась от ее талии и распласталась на ее груди, зажигая ее искрами более глубокой страсти.

Коналл выпрямился и яростно прильнул к ее губам. И тут она его почувствовала. Его желание и страсть, отчего совсем потеряла рассудок. Солнце над головой, бурные воды внизу, буйство природы вокруг… и могучий зверь в ее руках. Ее тело с барабанным боем устремилось к усладе, и она не имела сил ему воспрепятствовать.

Коналл отпрянул. Его глаза туманила пелена неосуществленного желания.

— Идем со мной, — сказал он и, не дожидаясь ее ответа, потянул за руку к заброшенному караульному домику.

Дернув покосившуюся дверь, он втащил Шону внутрь. В темной, без окон, комнате она сначала ничего не видела, но когда ее глаза привыкли к темноте, то смогла четко различать предметы. Помещение представляло собой кухню и гостиную с камином у стены и спиральной лестницей, ведущей наверх, где, несомненно, находилась спальня. Комната была завалена обломками забытой мебели, как какой‑нибудь заброшенный чердак.

Коналл принялся расчищать стол. Шона подошла к нему сзади и обняла за грудь.

— Уютное гнездышко для двоих.

Он сбросил на пол пустую птичью клетку.

— Немного тесновато, но сойдет.

Она шаловливо улыбнулась, и ее руки заскользили по его торсу вниз, туда, где натянулась ткань брюк.

— Глупости. Хватит места для курочки и ее петушка.

Он замер, и она почувствовала, как от ее прикосновения у него расширилась грудь и заходила ходуном.

— Господи, да ты бесстыдная девка. Иди сюда.

Он оторвал ее от пола и уложил на стол. Шона раздвинула ноги, и он втиснулся между ними. Она улыбнулась. От его выдержанности не осталось и следа. Сомкнув челюсти в стальной решимости, он изо всех сил старался оттянуть удовлетворение. Хотя она и сама дрожала от желания, но не улыбаться не могла.

— Почему ты смеешься? — спросил он.

— Мне смешно видеть, как животный инстинкт берет верх над разумом, — ответила Шона.

Складка у его рта углубилась.

— Если хочешь животное, то животное и получишь.