— Я еще не закончил.

Властные нотки в его голосе остановили Шону, и она снова повернулась к нему лицом.

Коналл откинулся на стуле.

— Мы еще не обсудили вашу ложь.

Лицо Шоны обожгло жаром. Только тут она поняла, что не только Уиллоу нуждалась в защите.

Не в состоянии больше довольствоваться ролью пассивного наблюдателя, Стюарт решил вмешаться в их разговор. С важным видом сложив руки на груди, он уставился на Шону, как судья, и прищелкнул языком.

— Это действительно очень серьезно. От вора можно закрыть дверь, как говорится в пословице, но от лжеца не закроешься. Боюсь, нам придется жестоко вас наказать.

— Стюарт…

Стюарт повелительно приподнял брови:

— Коналл, я советую прописать ей с полдюжины ударов тростью, перегнув через стол. А я посмотрю.

— Что? — Шона в ужасе уставилась на Коналла.

— Я не стану этого делать. — Губы Коналла сложились в недовольную гримасу.

— Хорошо, тогда это сделаю я.

Глаза Коналла округлились.

— Ты тоже не станешь этого делать. У моего брата своеобразное мышление. Иди завтракать, Стюарт. Я хочу поговорить с Шоной наедине.

Лицо Стюарта приняло лукавое выражение.

— Преподашь частный урок, да? Очень хорошо. Все же думаю, — обратился он к Шоне, — что под моим наблюдением вам было бы надежнее, чем под его.

С этими словами он закрыл за собой дверь.

Коналл облокотился о стол.

— Прошу прощения за Стюарта. Его сделали таким невоздержанные возлияния, безотказные женщины и отсутствие ответственности.

— Сожалею, — заметила Шона.

— Я тоже.

— Что солгала вам. Мне не следовало так поступать. Но я сделала это, чтобы защитить Уиллоу.

Он взял ее руку в свою:

— У тебя и в мыслях не должно быть, что от меня может исходить какая‑то опасность. Надеюсь, ты это знаешь.

Губы Шоны тронула улыбка.

— Начинаю сознавать.

Его голубые глаза слегка потеплели.

— Вот и славно.

Он улыбнулся одними уголками губ. Его выразительное лицо гипнотизировало Шону. Мягкая сторона его характера скрывалась за жесткой поверхностью, и чем больше времени она с ним проводила, тем чаще эта мягкая сторона приоткрывалась. Как же было приятно находиться в обществе этого красивого, принципиального и умеющего прощать мужчины.

— Кстати о защите, тебе это никогда не понадобится. — Он потянул за кожаный ремешок у нее на поясе, на котором висел зачехленный нож. — Сними его.

— Но… — Как башмаки или сорочка, этот кинжал был неотъемлемым предметом ее одежды, который она никогда не забывала надеть. Шоне не хотелось продолжать разочаровывать Коналла, как и не хотелось расставаться с ножом. — Я не могу без него.

— Боюсь, я вынужден настаивать. У меня отвращение к оружию. Его назначение — убивать или калечить. Как врач я не выношу того, для чего оно предназначено. Кроме того, я не хочу, чтобы эта вещь находилась в одной комнате с моим сыном.

Нехотя Шона расстегнула застежку кожаного ремешка и протянула кинжал Коналлу. Он убрал нож в резную деревянную шкатулку, стоявшую у него на столе.

— Благодарю, — произнес Коналл. — Теперь сможешь поверить, что находишься под моей защитой?

— Попробую.

— Хорошо, — начал он, меняя направление беседы, — прежде чем снова отправишься объезжать фермы с инспекцией, тебе придется выполнить еще одно поручение. — Коналл подошел к одной из полок и достал ящик из полированного дерева, который вложил Шоне в протянутые руки. Под его тяжестью Шона едва не перегнулась пополам.

— Насколько я понимаю, это арендные расписки, собранные за пять сотен лет. Я хочу, чтобы ты систематизировала их и внесла в главную бухгалтерскую книгу. Вот, — добавил он, опуская на ящик еще и толстый бухгалтерский фолиант. — Это была наиболее скучная часть моей работы, но теперь с этим покончено.

— Почему? — справилась Шона, пытаясь удержать книгу, чтобы не соскользнула на пол.

— Потому что я только что сделал это наиболее скучной частью твоей работы.

Шона скрипнула зубами, осознав, что он не намерен оставлять ее проступок безнаказанным. Она поставила ящик на стол, пока тот не выпал из ее рук.

Коналл направился к двери.

— Я распоряжусь, чтобы тебе прислали завтрак. И обед, осмелюсь сказать. К ужину рассчитываю получить бухгалтерскую книгу со всеми внесенными записями.

Вдогонку ему в спину вонзился кинжал ее взгляда.

— И, Шона? — произнес Коналл из дверей.

— Да? — отозвалась она, придав своему облику как можно больше величественности.

Он опустил голову, и она прочла в его глазах предостережение.

— Солжешь мне еще раз — я воспользуюсь советом Стюарта.

Лето входило в пору пышного расцвета.

Невозделанные поля пестрели цветами, наполняя их ароматом. В мерцающей листве на деревьях порхали стайки птиц. Земля, как и птицы, в это время года оживала.

Воскресенье было особым днем. В этот день в имении никто не работал. Время после службы в церкви посвящали незамысловатой еде и отдыху. После обеда Шона и Уиллоу гуляли с Эриком в поле по ковру густой изумрудной травы. Мальчик держал их за руки, и они качали его, как на качелях. Отчего он заливался счастливым смехом. Коналл нес корзину для пикника.

На вершине холма они нашли солнечное, теплое местечко, и Коналл расстелил на земле одеяло. В густой траве летали крошечные бабочки, не больше ногтя величиной. И Эрик зачарованно следил за их полетом, Шона тем временем раскладывала на тарелки хлеб, сыр и фрукты.

Вчетвером они от души поели. Удовлетворив аппетит, Шона улеглась на бок, как насытившаяся газелью львица, Эрик пристроился рядом на коленях, и Шона кормила его голубикой.

— Посмотри туда, Эрик, — сказала она, указывая на небо. — Видишь то облачко? Оно похоже на маленького кролика.

— На кролика, — повторил малыш, глядя в небо.

Коналл устремил взгляд в небо.

— Я его не вижу.

— Вон там… прямо перед солнцем.

Он поднял руку, чтобы солнце не слепило глаза.

— Это мышь, — возразил он, бросая себе в рот кусочек сыра.

— Странно, — произнесла Шона, удивленно посмотрев на него. — На глупца вы вроде не похожи.

— Шона! — воскликнула Уиллоу, укоризненно шлепнув ее по ноге.

Коналл бросил на Шону сардонический взгляд:

— Может, ты все же обуздаешь свою натуру и станешь для разнообразия вежливой. Хотя бы на один день. Не хочу заставлять тебя перенапрягаться.