Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я наконец вхожу в спальню, то с удивлением обнаруживаю там Уэйда, который, по моим предположениям, должен был сейчас находиться в своем кабинете, но он принял душ и надевает пижаму. Я сажусь на кровать и смотрю, как он одевается.
– Хочешь поговорить? – тихо спрашивает он.
Предложение удивительное, но оно определенно приветствуется. Я откидываюсь на подушки и подтягиваю ноги, обхватываю их руками, становясь меньше, как будто это сделает меня сильнее.
– Бабча все время ищет Па.
– Бедная Бабча, – Уэйд вздыхает. – Неужели она… забыла?
– Я так не думаю. Мама считает, что она не в себе, но… Я начинаю думать, что она хочет чего-то другого. Может быть, ей нужна какая-то информация о Па, но она не знает, как спросить.
– Звучит довольно печально.
– Так и есть. – Я вздыхаю, и теперь, одетый в пижаму, Уэйд подходит к кровати и садится рядом со мной. Он слегка разворачивает меня, и я сдвигаюсь, чтобы дать ему возможность помассировать мои плечи. Давление и разминание ощущаются потрясающе, но как только я начинаю расслабляться, он нежно и долго целует меня в шею.
В этом поцелуе есть подтекст – предложение и просьба, и это раздражает меня до глубины души. Серьёзно? Он думает, что мне охота заниматься сексом после такого дня?
Я пытаюсь как бы невзначай отодвинуться и продолжаю говорить, словно не заметила поцелуя:
– Честно говоря, не знаю, что бы мы делали, если бы не приложение Эдди. Ее правая рука, похоже, работает не так, как должна, – не думаю, что она сможет писать.
– Э-э-э…
– Похоже, она хочет, чтобы я кое-что выяснила. Она прожила всю жизнь с Па, но есть какой-то вопрос, который ей никогда не приходило в голову ему задать. После семидесяти с лишним лет с кем-то как у них все еще могут быть секреты друг от друга?
На мгновение повисает тишина, пока мой муж обдумывает сказанное, а потом осторожно говорит:
– У тебя есть секреты от меня, а мы вместе уже более десяти лет.
– У меня нет секретов от тебя, – натянуто говорю я. Уэйд вздыхает и откидывается назад, чтобы утонуть в подушках. Я оборачиваюсь и хмуро смотрю на него. – У меня их нет.
– Ты все время злишься на меня, и большую часть времени я понятия не имею, почему.
– Серьезно, Уэйд? Ты понятия не имеешь, почему?
Он удивленно глядит на меня, его брови медленно ползут вверх.
– Продолжай, – говорит он, насмехаясь надо мной. – Сними этот камень с души. Ты явно хочешь выпустить пар. Что сегодня? Я дерьмовый отец? Я дерьмовый муж? Я слишком много работаю? Я не понимаю, насколько тяжела твоя жизнь? Я не понимаю, каково это – пожертвовать своей карьерой?
Я пристально смотрю на него, затем встаю, беру подушку и направляюсь к двери.
– Давай, Элис! – кричит он мне вслед ровным тоном. – Беги и начинай жалеть себя, потому что Большой Плохой Уэйд пытался заставить тебя вести взрослый разговор.
– Ты придурок, – говорю я, поворачиваюсь к нему от двери и зло смотрю на него сквозь слезы. – Она умирает, Уэйд. Бабча скоро умрет, и я не знаю, как ей помочь, а ты выбрал сегодняшний день, чтобы попытаться решить проблемы в нашем браке?
Я вижу краткую вспышку раскаяния на его лице, когда захлопываю дверь и направляюсь в комнату Эдди. Мой сын свернулся калачиком на углу своей кровати, одеяло валяется на полу рядом. Оно тяжелое и, по-моему, даже чересчур, но его тяжесть помогает Эдди сохранять спокойствие, хотя, когда он беспокоен, оно порой имеет тенденцию соскальзывать с кровати. Я приподнимаю одеяло и укутываю сына, лезу под кровать и достаю раскладной матрас.
Он там не случайно, потому что я довольно часто оказываюсь в комнате сына по ночам. Обычно я прихожу сюда, чтобы помочь Эдди уснуть, но сегодня это нужно мне. Может быть, Уэйд прав. Может быть, я просто сбегаю, но я точно знаю, что сегодня вечером мне нужно было от него утешение, а не требования, и если уж я не сумела получить сочувствие, я готова довольствоваться личным пространством.
Глава 11
Алина
Со времени вторжения нацисты казнили любого гражданина, который предоставлял евреям материальную помощь, но когда это не остановило некоторых людей, они усилили наказание. Теперь они казнили людей семьями, включая женщин и детей. За такое невинное действие, как поданный еврею стакан воды, теперь могла быть убита целая семья.
Мы узнали о новых правилах так же, как узнавали о многих проблемах в Тшебине: от Труды и Матеуша за воскресным обедом. В тот день шел снег, и Эмилия была одета в чьё-то чужое черное пальто, которое было ей велико на несколько размеров. Ее подарки в виде букетов прекратились, когда наступили холода, но Эмилия по-прежнему приносила мне рисунки, часто на обороте пропагандистских брошюр, потому что Матеушу и Труде становилось все труднее доставать бумагу.
На той неделе она подарила мне рисунок углем, смутное изображение розы, у которой не хватало многих лепестков. Теперь у меня в комнате была куча таких картин, мотивы которых становились все более темными по мере того, как мир вокруг нас лишался света. Теперь Эмилия все время рисовала углем, и она рисовала цветы на разных стадиях смерти, а иногда и резкие, сбивающие с толку абстракции. Я все еще принимала каждый подарок с удивленной улыбкой, и она всегда выглядела такой счастливой, что порадовала меня. Мрачность ее рисунков беспокоила меня, но я сохранила их все – у меня в ящике вместе с моим драгоценным кольцом лежала аккуратная стопка.
В тот день разговор за обедом был полностью сосредоточен на этом новом наказании за помощь евреям. Труда была угрюма в своей печали, но Матеуша заметно трясло от негодования.
– Это просто безнадежно, – обреченно сказала Труда. – Каждый раз, когда я думаю, что хуже уже быть не может, они находят новые