Телефон цвета «розовый металлик» доставили только вчера – на день позже, чем я ожидала. Фургон приехал всего через десять минут после того, как Роб ушел на работу. Я держала телефон на ладони и думала, зачем его заказала. Помню, мысли тогда путались от сомнений. Потом Роб неожиданно вернулся домой рано и объявил, что у него мероприятие. Конференция. Ужасно жаль; справлюсь ли я, если он уедет на выходные? Ситуация показалась мне странной. Роб всегда работал «с девяти до пяти», и хотя в последнее время он часто задерживался, такая командировка для него совершенно из ряда вон. Если я правильно помню. Кроме того, после больницы он контролировал каждый мой шаг и вдруг собирается провести два дня вне дома. Когда я высказала эти мысли вслух, Роб бросил на меня косой взгляд – в последнее время он часто так смотрит: она точно не в себе! Его работа давно связана с налаживанием контактов, но если что, он запросто откажется, хотя уже начал собирать сумку. Он обещает звонить.

– Мне пора начинать тебя подозревать? – пошутила я.

Роб рассмеялся и сказал, что после встречи с Сашей я какая-то странная, а я не стала отвечать: что бы мы ни сделали в тот год, невозможно даже представить его с другой женщиной. Он всегда любил меня без памяти. Я закрыла за ним входную дверь. Вот и начались выходные в одиночестве. Неожиданная свобода сначала радует, а потом начинает тяготить. Раньше в доме всегда кипела жизнь, муж и дети заполняли собой все пространство; даже тихоня Фин привносил свою лепту, перебирая струны гитары за закрытой дверью. А теперь так пусто. В тот вечер, когда я задремала на диване внизу под субботнюю развлекательную программу, наваждение вернулось. Мне не видно его лица. Я провожу кончиками пальцев по обнаженной спине и изнываю от желания. Хотя он оборачивается, лицо остается в тени. Затем улыбается – широко, но не открыто, а так, как будто мы оба знаем какую-то тайну. И тогда я поняла, что делать дальше.

В темноте осуществить мой план еще страшнее. В ночное время по центру города гуляет совсем другая публика – не моего круга. С этим определением у меня ассоциируется укор, но я не помню, с чьей стороны. Ужасная погода вынуждает отвлечься от разглядывания прохожих. Зонтик не помогает – купол мгновенно выворачивается на ветру. Я нащупываю в сумочке мобильный, в надежде обнаружить сообщение от Саши или Фина и хоть как-то разбавить тревожное одиночество. Оба регулярно выходят на связь, пока Роба нет, – не иначе, как по его указке, – однако, взглянув на блестящий розовый аппарат, я вспоминаю, что этот номер никто не знает. С двумя телефонами легко запутаться. Может, лучше отложить новый, пока в нем не возникнет необходимость? Если она вообще возникнет. Роб сейчас, наверное, ужинает с коллегами или сидит в номере и звонит домой, беспокоясь, куда я пропала. Перед уходом я отправила ему эсэмэску, что ложусь спать, но ответа не получила. Неудивительно: Роб предупреждал, что ему придется держать телефон выключенным и проверять его он сможет только между совещаниями. Собственно, мне даже удобнее, когда он пишет реже, – ведь купленный им мобильный лежит в ящике прикроватной тумбочки, а я ношу с собой «секретный».

Я снова смотрю в сторону бара. Фонари отражаются на мокром тротуаре, освещая зеленую неоновую вывеску над дверью: «Лаймз». Нужно перейти дорогу, и я жду просвета в бесконечном потоке машин. В ожидании разглядываю дверь, но почти ничего не вижу из-за залитых дождем очков. Ветер не дает запахнуть плащ, мокрые волосы спутались… и вдруг возникает долгожданный просвет, и я бросаюсь на другую сторону.

– Эй, подруга, что с тобой?

Паренек чуть постарше Фина с сигаретой в руке стоит у входа в бар, под хлопающим на ветру навесом. Его спутник, тоже с сигаретой и весь в татуировках, громко хохочет.

– Помощь нужна? – Он указывает на мой безнадежно сломанный зонтик, который я почему-то до сих пор не выбросила.

Парни загораживают мне вход – оба пьяные, с бокалами пива в руках. Я раздумываю, не стоит ли уйти, но машина припаркована в переулке поблизости, и я опасаюсь, что они пойдут следом.

– Спасибо, не надо, – отвечаю я. – Я жду одного человека. – Я отступаю в тень, укрываясь на ступенях соседнего магазина.

– Мужчину твоей мечты? – кричит вслед татуированный. Он постарше, где-то под сорок, с более низким голосом.

– Нет, мужа, – отвечаю я, радуясь отсутствию реакции.

Меня передергивает – не то от мысли о Робе, не то от капель, стекающих за шиворот.

Татуированный мужчина снова заходится смехом, затем откашливается и сплевывает себе под ноги. Я с отвращением наблюдаю, как плевок смывает водой. С меня довольно! Придется сделать круг, чтобы отвязаться от них, – ну и ладно, пора вернуться к машине. Затея оказалась неудачной. Завернувшись в плащ, я делаю шаг вперед, когда дверь бара открывается, и в проеме возникает высокий брюнет. Его лицо скрыто в тени, но когда он прикуривает сигарету, огонь зажигалки на миг освещает рот. Самоуверенно улыбаясь, брюнет перебрасывается шутками с курящими клиентами.

Наверное, я издаю какой-то звук – при виде его у меня перехватывает дыхание, – потому что брюнет смотрит в мою сторону из-под длинной челки и широко улыбается, как будто смеется над только ему понятной шуткой. Я отхожу, часто дыша: теперь я боюсь не темноты, а чего-то более осязаемого. Он уверенно шагает в мою сторону. У меня кружится голова, я чувствую себя как в невесомости. Дождь течет по волосам и заливает глаза, но стоит мне зажмуриться, как все становится еще хуже; перед внутренним взором возникает эта же улыбка, и тянет сбежать из собственного тела, от собственных мыслей, вновь стать той Джо, которой я всегда себя считала: женой и матерью, надежной и верной. Умеющей доверять. Заслуживающей доверия.

– Джо? Что случилось?

Открыв глаза, я вижу его прямо перед собой. Когда он улыбается, исчезают последние сомнения, что именно он был за окном кафе и на любимой Сашиной фотографии. Это ничего не доказывает, снова говорю я себе, подсознание ненадежно и способно играть с нами злые шутки. Смутные тревожные образы, преследующие меня во сне и в момент пробуждения, не доказывают, что наяву между нами что-то было. Может, подсознательно я и вожделела мужчину, которого считала не ровней своей дочери, однако едва ли пошла на поводу у своих желаний. Нет, наверняка это всего лишь подавляемая страсть, почему-то вызывающая столь бурную реакцию…

– Джо, ты меня слышишь? – говорит Томас. – Идем внутрь, а то вымокнем до нитки.

Я бреду за ним мимо курящих типов, не отвечая на скользкие шуточки – они ничем не хуже моих невысказанных мыслей, только куда грубее и откровеннее. Томас придерживает дверь и жестом приглашает меня за стойку. Я взбираюсь на высокий стул сама, опасаясь касаться предложенной руки, и разглядываю бар. Интересно, почему мне здесь так неуютно – из-за Томаса или из-за каких-то прошлых событий? В баре почти пусто, только в уголке сидят две пьяные девицы, одна из них уговаривает другую: «Родная, он не стоит твоих слез». Томас без спроса наливает мне выпить. Я наблюдаю за его движениями, изучаю черты лица, но все и так ясно: тогда у кафе был именно он. Возможно, стоило бы радоваться обретенным воспоминаниям – очередной бреши в той вуали, что окутывает мой утраченный год, однако почему-то я пылаю от стыда и отвожу глаза. Я не чувствую ни тени облегчения, что самостоятельно, вопреки усилиям Роба, обнаружила нечто реальное из прошлого – скорее я бы с радостью забыла его вновь.