Я кладу сложенное полотенце в стопку на кухонной стойке и иду в холл, прислушиваясь к голосам из-за двери комнаты Фина. Роб попросил меня не вмешиваться, и я неохотно согласилась, но умоляла его держать себя в руках – скандал не поможет. Наверху по-прежнему тихо. Может, они давно уехали – уже почти стемнело. Я бреду в гостиную – заняться делами, которые планировала после их отъезда, и включаю свет. Здесь елка еще зеленая и свежая, как будто тоже мечтает, чтобы Рождество было впереди.

Я до последнего надеялась, что Саша передумает и приедет на рождественский обед, однако Роб не смог ее уговорить. Особенно его самолюбие пострадало, когда Томас презрительно отверг извинения. Мне хотелось утешить и поддержать Роба, но я не нашла слов. К тому времени мы узнали, что Саша переехала к Томасу в его квартиру над баром. В день, когда все обмениваются подарками, я стояла напротив бара под проливным дождем; праздничные огни сверкали сквозь белесую мглу; посетители сновали туда и обратно. На экране мобильного снова и снова возникала фотография Роба. Он названивал в надежде загладить вину за безобразную ссору, после которой я убежала, но я еще не оттаяла. Правда, и дорогу к бару не решалась перейти. Глядя на потрепанные занавески на окнах, я чувствовала себя ближе к дочери, – а потом с горечью напоминала себе, что ее отнял другой мужчина.

Я медленно побрела прочь под пьяные окрики. Я не боялась приставаний – хуже было уже некуда.

Я рассеянно разобрала елку, свалив в кучу на диван украшения и гирлянды. Многие из них видели уже не одно Рождество. Испорчен не только этот праздник, наверняка и последующие. Все пошло наперекосяк.

Еще недавно я плакала, провожая Фина в университет, а теперь мечтаю, чтобы он передумал и вернулся. Реализовать свой потенциал и иметь цель в жизни – вот и все, что мы всегда желали детям. Я бы так не переживала, если бы Фин понимал, где искать счастье, если бы у него были какие-то другие стремления. На мой вопрос о будущем он просто пожал щуплыми плечами и отвел глаза.

Неожиданно мне приходит в голову ужасная мысль: а что, если это я мешаю Фину начать взрослую жизнь? Мы всегда были очень близки, может, он почувствовал мое одиночество?

Сверху не доносится ни звука. Затем дверь неожиданно распахивается, и из комнаты выскакивает Роб.

– Ну что? – спрашиваю я, когда он спускается.

– Ничего не добился. – Роб спешит мимо меня в кухню. – Попробуй ты.

Фин сидит на краю кровати, опустив голову и сложив руки на коленях. При виде меня он поднимает взгляд.

– Привет, мам. Как ты?

– Все хорошо, дорогой. Просто о тебе волнуюсь.

Он двигается, давая мне сесть рядом. Некоторое время мы молчим, затем Фин спрашивает, что мне рассказал Роб.

– Я бы хотела услышать твою версию.

– Чтобы потом уговорить меня передумать? – Фин отодвигается, пихая носком здоровенной кроссовки полуразобранный чемодан. – Мама, я не вернусь туда. Ты меня не заставишь.

– Разумеется. Никто и не заставляет.

– Скажи это папе! – выкрикивает он со слезами на глазах.

– Сын, мы оба хотим понять и помочь.

Фин теребит яркие браслеты на тонких запястьях. Они сразу бросились мне в глаза, когда он приехал; я спросила, что они означают, и он подробно рассказал мне о каждом. Мучительно вспоминать предрождественские дни, когда будущее Фина казалось таким понятным, а Сашина враждебность – временной. Как я ни стараюсь, слез не сдержать.

– Не надо. – Фин придвигается ближе и неловко обнимает меня за плечи. – Со мной все будет хорошо.

– Да? – Я поднимаю взгляд на моего робкого мальчика. – Каким образом?

Он пожимает плечами и ложится на спину.

– Мам, я устал. Можно я побуду один?

Я мою посуду после завтрака – посудомойка не разобрана со вчерашнего вечера, мы с Робом начисто о ней забыли – и слышу шуршание гравия за окном. Кто-то приехал. Сначала я думаю, что это Роб, и недовольно хмурюсь. Я еще сержусь на него: вчера он объявил Фину, что заставит его вернуться в университет. Мы только выманили Фина на ужин, а после этого ультиматума он моментально сбежал в свою комнату. Но нет, вместо черной глянцевой машины Роба у дома стоит совсем другая – оранжевая. Водитель только что вышел и разглядывает наш бывший амбар, щурясь на ярком свету. Я его не знаю. Наверное, кто-то из друзей Фина, судя по длинным волосам и неформальному стилю одежды. Я открываю входную дверь.

– Чем могу быть полезной?

– Классный дом! – Широко улыбаясь, парень идет ко мне. Он крупнее Фина и, похоже, старше – лет двадцать с чем-то. На холодном воздухе изо рта у него идет пар. – Вы, наверное, мама Фина. Меня зовут Райан.

– Фин еще спит. Простите, я не… Мы знакомы?

Он кивает куда-то мне за плечо.

– Все готово?

Я оборачиваюсь. В холле стоит Фин с огромным рюкзаком на спине. Ветер вырывает дверь у меня из рук, и Райан делает шаг вперед, чтобы придержать ее ногой. Фин пытается боком протиснуться мимо меня, улыбаясь Райану и избегая встречаться со мной взглядом.

– Фин, что происходит? – спрашиваю я, удерживая дверь. – Куда ты собрался?

– Прости, мама.

Я иду вслед и с порога наблюдаю, как Райан берет у Фина рюкзак и запихивает в багажник, покрытый пятнами ржавчины.

– Мы же хотели поговорить! – кричу я. – Когда папа придет с работы.

Фин подходит ко мне и целует в щеку.

– Нет смысла, мам. Свяжемся после.

– Не говори глупостей. – Я провожаю его к машине. Гравий больно впивается в босые подошвы, ледяной ветер не дает дышать. – Мы все уладим, только зайди на минутку.

Не оглядываясь, Фин садится в машину и опускает стекло.

– Я позвоню.

– Фин, не надо! Я даже не знаю, куда ты едешь. Ты куртку взял? – Сын молчит, а Райан смущенно улыбается и, помахав мне рукой, медленно выруливает к дороге. – Ты надолго? – кричу я вслед, но Фин упорно смотрит перед собой. Дребезжащая машина удаляется, оставляя за собой клубы дыма.

– Не уезжай! – кричу я в пустоту.

Я возвращаюсь в дом, беру со столика мобильный, поднимаюсь по лестнице в нашу спальню и сажусь на кафельный пол в ванной – самый укромный уголок во всем доме. И только тогда позволяю себе разрыдаться.

Всхлипывая, я набираю Фину сообщение, умоляя его вернуться или хотя бы рассказать, куда и как надолго он уехал. Потом гипнотизирую телефон в ожидании ответа. Всего за несколько недель наши дети вычеркнули нас из жизни, и, хотя Роб, конечно же, будет потрясен отъездом Фина не меньше моего, я так зла на него, что не в силах даже позвонить.

Восемь дней после падения

Сашины слова, сказанные по телефону, не шли у меня из головы. «Если ты ничего не вспомнишь, то, может, оно и к лучшему». Я перебирала их в голове, применяя сначала к Робу, затем к себе, и задаваясь вопросом, что за ужасный поступок совершил он или я, чтобы скрывать его любой ценой. Или дела обстоят еще хуже и таких событий за прошедший год несколько? Когда удавалось успокоиться, я пробовала как-то объяснить эту фразу, даже списывала ее на склонность Саши драматизировать, но интуиция говорила о другом. Значит, нужно разузнать подробности.