– Вы готовы?

Шивон кивает.

– Если понадоблюсь, я рядом.

Сью пропускает Шивон в комнату первой, и та начинает дрожать от холода.

Комната маленькая, функционально обустроенная. В ней два длинных стола и на каждом – укрытое простыней тело. Слева, должно быть, Поппи, потому что врач стоит рядом. По крайней мере, Шивон думает, что это врач. Женщина в белом халате, хирургических перчатках и маске. У нее добрые глаза, и вот тут Шивон впервые хочется плакать. Доброта ей сейчас ни к чему.

Лэнс прислоняется к дальней стене – видно, что он рад бы оказаться подальше отсюда. Шивон заметила, как он машинально стал тереть ладони друг о друга, пытаясь согреть их, но спохватился и заложил руки за спину. Сью придерживает Шивон за локоть.

– Это доктор Картер, Шивон.

Доктор Картер кивает Шивон, и той приходится отвести взгляд от ее добрых глаз.

– Боюсь, что у вашей дочери тяжелые травмы. Пожалуйста, приготовьтесь.

Шивон кивает. Давайте.

Доктор Картер откидывает скрывающую тело светло-зеленую простыню, и, когда из-под нее выбиваются непокорные светлые кудри, Шивон понимает: ей придется запереть внутри часть себя. Может быть, эту часть она уже никогда не выпустит.

От лица осталось мало, но достаточно. Достаточно, чтобы мать узнала дочь. Шивон поворачивается к Сью и кивает:

– Это Поппи.

Теперь Шивон плачет. Она знала, что так будет. Такого никому не пожелаешь. Сью кладет руку ей на плечо.

– Шивон, я должна еще задать вам пару вопросов. Поскольку у нее такие тяжелые повреждения, могли бы вы назвать какие-нибудь ее особые приметы?

Шивон судорожно глотает воздух.

– У нее длинный шрам на левой икре, сзади, от колючей проволоки на острове Уайт. И шишка на левом запястье – она его ломала, играя в хоккей. И глупая татуировка.

Сью смотрит на доктора Картер, та кивает.

– Спасибо, Шивон, – говорит Сью. – Вы хотите побыть здесь еще немного? Никакой спешки.

Шивон не хочет снова поворачиваться к телу. Насмотрелась. Эта картина останется с ней до конца ее дней.

– Или пойдем куда-нибудь, где потеплее? Выпьете чаю?

Шивон кивает сквозь слезы. И все-таки поворачивается к телу. Доктор Картер уже укрыла лицо Поппи простыней. Но светлые волосы все равно торчат. Шивон протягивает руку и бережно гладит выбившуюся прядь.

Лэнс, Сью и доктор Картер стоят молча, пока Шивон гладит светлые волосы и плачет.

Тяжелые повреждения, думает Шивон. Да, это правда.

Она отнимает руку, и тогда Сью обнимает ее за плечи.

– Уйдем отсюда, – предлагает Сью.

Шивон замечает тело на соседнем столе.

– А это второй? Дуглас?

– Да, – говорит Сью. – Это Дуглас.

– И какому-то бедняге придется опознавать его?

– К счастью, нет, – качает головой Сью. – Близких родственников не осталось. Так что хватит отпечатков пальцев и зубной карты – того, что есть у нас в досье.

– Ну что же, благослови его Бог, – говорит Шивон, и Сью уводит ее из комнаты.

Элизабет переставляет мелочи, сдвинутые при обыске командой МИ-5. Она любит, чтобы все стояло на своих местах. Фарфоровый рыбак, купленный Стефаном на блошином рынке в Брюгге, – рядом с полицейским значком Пенни, а тот – рядом с помятой советской гильзой, которую Элизабет в 1973 году извлекла из радиатора своего «Триумф-Геральда» после одного недоразумения в Праге. Столько воспоминаний.

Последний сувенир, медальон Дугласа, лежит у нее в сумочке и там и останется.

Сью удивила Элизабет, когда позволила его забрать. Разве это не вещественное доказательство?

Впрочем, после проверки на скрытые сообщения Сью, вероятно, сочла медальон безобидным. С ее стороны очень мило отдать его Элизабет.

Элизабет не видела эту вещицу тридцать с лишним лет. И, честно говоря, с трудом узнала. Когда Сью ее показала, она принялась вспоминать, что там внутри. Прядь волос? Фото лихо дымящего сигарой Дугласа? А, нет, конечно же, зеркальце!

Когда он подарил ей медальон? Кажется, еще в Лондоне. На годовщину? Или она поймала Дугласа на вранье? Так или иначе, он купил его ей. «Недорогой», – признался Дуглас. И зеркальце – милый пустячок. «По-моему, – сказал он, – несправедливо, что я один могу в любое время видеть твое прекрасное лицо. Мне хотелось бы, чтобы ты тоже могла им любоваться». Элизабет фыркнула, но все равно была тронута.

Медальон остался в прошлом вместе с Дугласом, и с тех пор она не вспоминала об этой вещице. Чего ради он его хранил? И с какой стати эта безделица оказалась у него в кармане в момент смерти? Неужели это именно то, что Дуглас собирался ей показать? Он всегда любил романтические жесты. Может, это последнее признание в любви? Разумеется, едва попав домой, Элизабет выковырнула зеркальце кончиком штопора. За ним должна быть спрятана записка, она уверена. О том, где искать алмазы? Это действительно походило бы на заключительный любовный аккорд, спасибо тебе, Дуглас.

Но за зеркальцем ничего не обнаружилось. Ни карты с крестиком, ни тайного шифра. Итак, медальон – просто медальон, и любовь – просто любовь, не более того. Дуглас никогда не уставал ее удивлять.

В Хоуве, прежде чем лезть в фургон, Элизабет с телефона Джойс позвонила Богдану. Богдан немедля пришел и всю ночь присматривал за Стефаном. Пришлось ли ему отменить что-то важное? Элизабет совершенно не представляет, чем занимается Богдан в свободное от работы время. Ясно, что часть этого времени проводит на тренажерах и у татуировщика, а остальное – тайна.

Элизабет думает о Мартине Ломаксе. Очевидно ведь, что это он убил Дугласа и Поппи. Но не слишком ли очевидно? Не заскочить ли его повидать? Раз медальон оказался без секрета, надо с чего-то начинать поиски.

Стефан спит, а Богдан терпеливо сидит перед шахматной доской.

– Сперва он спал, вы же знаете Стефана, – рассказывает он. – Но им понадобилось обыскать вашу комнату, так что я его разбудил.

– А он как, ничего? – интересуется Элизабет. И взвешивает на руке значок Пенни. Самое свежее напоминание о ней.

– О, он был в восторге, – говорит Богдан. – Спрашивал, что они ищут, пытался помочь, рассказывал разные истории.

– Они довольно хорошо прибрались, – отмечает Элизабет.

– Ну, я им немножко помог, – признается Богдан. – Так что они искали? Можете мне сказать?

– Мой телефон. Надеялись просмотреть сообщения, которые посылал мне Дуглас. Но я сделала фотографии на месте преступления и не хотела их терять.

Элизабет рассказывает Богдану о гибели Дугласа и Поппи. Он слушает, кивает и в конце говорит: «Понятно».