Другой вопрос, если мальчику просто нечего сказать. А ему не верят. В этом случае его положение становится просто отвратительным. Что он мог знать такого, что пошли даже на похищение ребенка? Киднепинг... За это можно схлопотать пулю в лоб. И никакие комиссии при президенте не помогут.

— Вот что, Коля, — Аксенов надолго задумался. — Не знаю, как ты собираешься действовать, но дальше тянуть нельзя. Нужно срочно объявлять мальчика в розыск.

— Давай подождем до завтра? — попросил Николай.

— А сегодня уже поздно, — напомнил следователь, пощелкав ногтем по наручным часам.

— Придется соглашаться, — вздохнул Кавлис. — Однако послушай меня, в таком деле я тоже не новичок. Есть два варианта объявления в розыск: частное — например, от родственников, или официальное — в данном случае по факту возбужденного уголовного дела. И в первом и во втором случае по ТВ проходит информация, где перечисляются приметы пропавшего и его фотография. Санькиной фотографии у нас нет, если не показать ее вовсе, то похитители само собой насторожатся, так же, как и при показе фоторобота.

— Да, — вынужден был согласиться Аксенов, — у мальчика такой вид, будто он из благополучной семьи.

— Извини, Дима, но я продолжу. Вряд ли дело дойдет до выкупа, Санька оказался в руках похитителей чисто случайно. Однако и этот вариант нельзя сбрасывать со счетов. Вдруг они клюнут на это и начнут переговоры о выкупе? Вот тогда у нас появится хороший шанс взять их, тут, как говорится, мне и карты в руки. Если же они будут уверены, что мальчик действительно беспризорник, они могут избавиться от него за ненадобностью. Как — на этот счет у меня сомнения отсутствуют. Если мы покажем фоторобот — все, Саньке несдобровать. Если пройдет словесная информация без фотографии, шансы у него несколько возрастают.

— Коля, все это неплохо, но мы не знаем, что говорит Санька, как реагируют на его слова похитители.

— В том-то и дело, Дима. Мы искусственно должны повернуть это дело в нужном нам направлении. То есть: мальчик действительно из благополучной семьи, у него есть мать, отец. Если он настаивает на том, что он бездомный, после выхода в эфир программы его просто посчитают вруном, который пытается спасти свою жизнь. Ему не поверят.

— Да, — кивнул Аксенов, — этот вариант более выгоден. Но нет фотографии Саньки.

— К моменту выхода программы в эфир фотографии у нас должны быть, — твердо сказал Кавлис. — В моей практике был схожий случай. И мне понадобится твоя помощь.

— Тогда лучше приведи самого Саньку, — усмехнулся Аксенов.

— А вот этого я сделать пока не могу. Но верну его, чего бы мне это ни стоило.

Следователь ненадолго задумался.

— Не зря я про Надьку-то заговорил.

— Почему?

— Если дело с Санькиной фотографией выгорит, придется пообщаться с ее мужем, то бишь с моим свояком.

— Я помню, он работает на обувной фабрике.

— Директором, — Аксенов поднял указательный палец. — Это именно то, что нам пригодится. Если только, повторюсь, мы объявим мальчика в розыск и, как положено, покажем по ТВ его фотографию.

— Покажем.

— Завидую тебе, Коля, — снова вздохнул следователь, — ты самоуверенный, холостой. И почему только ты здесь не со своей командой?

— Об этом я тоже часто думаю, — ответил Кавлис, вспоминая своих боевых товарищей. — Кстати, можно воспользоваться телефоном?

— Почему ты спрашиваешь?

— Я хочу сделать междугородный звонок, — пояснил Николай.

— Да хоть в Штаты звони.

Кавлис набрал код Москвы и семизначный номер.

Михаил Зенин смотрел телевизор — и уснул. Руки лежат на подлокотниках кресла, голова запрокинута, храпит так, что в серванте звенят фужеры. Богатырский храп, как и положено бойцу бригады «Черные беркуты». Правда, теперь Михаил — бывший боец, спать стал в три раза больше, есть — раза в четыре. И мать кормит его чуть ли не из ложечки, боясь спросить, когда он устроится на работу.

Господи, думала она, хоть бы снова в бригаду не попал. Когда он дома — на душе спокойно. Лидия Сергеевна готова была на вторую работу устроиться, если б представилась такая возможность, но постаралась бы оставить сына дома.

Двадцать шесть лет Мишке, а трясется за него как за маленького. Уходит вечером: «Когда придешь, сынок?» — «Откуда я знаю, мам? — басит от двери. — Сегодня, наверное».

На той неделе Зенин познакомился с девчонкой и повел ее в ночной клуб. А у девушки до Михаила парень был — то ли из какой-то бандитской группировки, то ли одиночка, — но тоже борзый. И встретились они. Полулюбовный треугольник. Одиночка с поцелуями полез к девушке, норковой шапкой боднув на Зенина:

— Твой дружок?

Она от него отбивается, он что-то продолжает бормотать ей на ухо.

И снова:

— Твой дружок?

Как будто Зенин дворняга последняя.

— Да, — говорит Михаил, — я Дружок. А ты бы лучше себя обнял, а то рассыплешься.

Одиночка долго «въезжал». Наконец «въехал». Сбегал куда-то за другом. И нет чтобы попросить выйти, прямо у столиков потасовку затеял. Зенин сломал обоим носы, и они с девчонкой ушли. Правда, местные охранники попытались остановить Михаила, но он отвел одного в сторонку, о чем-то коротко поговорил с ним, и им разрешили выйти.

И вот сейчас ему снится девчонка: хрупкая, тоненькая, как кукла Барби. Но пока яхту не просит, одевается сама — в свое же.

— Миша... Миша, проснись.

— А? — Зенин долго смотрел на мать. — Что такое?

Мать боялась подобного звонка, но он все же прозвучал в тиши их квартиры. Что последует вслед за этим звонком, одному только богу известно.

— Тебе Николай Александрович звонит.

— Кто это? — не понял Михаил.

— Майор. Кавлис.

Зенин расплылся в улыбке, принимая от матери трубку.

— Николай? Здорово! — радостно приветствовал он друга.

— Привет, Миша. Не очень тебя отвлек?

— Да нет, спал. Ты откуда?

— Из Новограда. Ты чем сейчас занимаешься?

— Черт его знает... — Зенин почесал голову. — Ем, сплю, на танцы недавно ходил.

— Не знаю, с чего и начать... Пока я не уверен, но мне может понадобиться помощь.

— Ага, — смекнул парень. — Не телефонный разговор.

— Точно.

— Ну ладно, завтра и поговорим. Поездом долго, я на самолете.

— Спасибо, Михаил. Я надеялся на тебя.

— Как там Костя Печинин?