старалась не рассматривать довольную улыбку Казаева, уж слишком она мне нравилась даже через бешенство, которое он регулярно во мне будил. Боже, мне нравилось даже проклятое бешенство. Я чувствовала себя такой живой, хоть и злой, как собака.

На кассе Марат продолжил испытывать меня на прочность. Он выложил все продукты и не забыл про фантики от детских конфет.

– Вот еще бумажки, – сообщил он неприветливой кассирше.

– Мгм, – отреагировала женщина за кассой и флегматично отсканировала код.

– Вы могли подумать, что мы просто жрем конфеты, как маргиналы какие-то? – привязался к ней Марат.

Я застонала в голос. Ну не мог он промолчать.

– Что? – переспросила кассир, продолжая регистрировать наши покупки.

– Фантики от конфет я вам предоставил – это нормально?

– Нормально, – буркнула она в ответ.

Данис ерзал в тележке.

– Марат, завязывай, – взмолилась я.

Но он не унимался.

– Нет, мне интересно. Вот мы поели, пока ходили по большому и классному супермаркету. Это нормально?

– Вы же оплачиваете? – совсем запуталась тетка.

– Конечно. Но мы ели, когда они были еще не оплачены.

Кассирша тряхнула головой.

– Мужчина, что вы мне голову морочите. Ешьте, что хотите, только оплачивайте.

– А вдруг мы бы не оплатили?

Она показала пальцем вверх.

– Вон там камера. Если бы не оплатили, то все бы зафиксировалось. Это вам не сельпо на деревне, – закончила продавец с чувством глубокого уважения к своему магазину.

– Я так и подумал.

– Оно и видно, – продолжала ворчать кассир. – Поболтать, что ли, не с кем? Совсем уже… Три пятьсот двадцать с вас.

– По карте, – сообщил Марат и махнул у терминала мобильным.

– Видишь? – победоносно подытожил он, когда мы направились с покупками на стоянку. – Никому нет дела до нас. С твоими детскими комплексами нужно бороться, а то и парню жизнь испортишь. Порочный круг.

Он сказал это без издевки и доли шутки. Я восприняла почти безболезненно. У меня действительно была в голове, душе и сердце куча комплексов из детства. Я старалась с ними бороться, но не всегда побеждала.

Вот такие маленькие глупые истории часто давали толчок, и я начинала ломать предубеждения и привычные форматы. Не вслух, а про себя, конечно, мне пришлось признать, что Казаев прав. Съесть конфету – не преступление. В следующий раз я буду более лояльна, а может, и сама разрешу Дану съесть что-то непробитое. Это будет отличное закрепление.

За несколько недель Марат невероятно помог мне с самотерапией. Удивительно, что Женя при всем его благополучии лишь заталкивал меня глубже в дыру самоуничижения.

Этим вечером я не пошла работать, дала себе передышку. Когда Дан уснул, я лежала рядом и смотрела на него, много думала.

Рядом с Маратом я чувствовала себя так странно и непривычно, но все больше понимала, что это хорошо. Он вселял в меня уверенность и какое-то простое, до неприличия банальное счастье. С ним я не чувствовала себя сломанной куклой, глупой девкой, обузой и бестолочью. Рядом с Маратом хотелось просто жить и дышать.

С Женей так тоже было, но в самом начале, когда он только начинал за мной ухаживать. Но даже тот конфетный период был отравлен страхом. Я знала, кто такой Гриф и чем он занимается. Про Марата знала и того меньше, но меня это вообще не пугало. Такой человек не может быть опасным или плохим. Он весь какой-то позитивный, добрый, смешной, болтливый. А иногда слишком порывистый и горячий, что тоже мне нравилось.

Ох, можно сколько угодно врать себе. Марат мне не нравился. Я влюблена в него по уши. Как в тот первый день, когда мы познакомились. Словно не было между нами лжи, тайн, боли, обид и разочарований.

Я должна разорвать этот круг, но продолжала тянуть. Наш худой мир лучше того, что будет после правды.

Дан заворочался и кашлянул. Я погладила его по спинке. Он перевернулся на бок, подполз ко мне из своей кроватки и снова затих. Зарывшись в его волосы носом, я вдохнула самый вкусный аромат макушки малыша. Глаза защипало. Я лишала Марата таких важных моментов.

Мои страхи и забота о Дане так сильно переплелись, что я уже не понимала, правильно ли поступаю, скрывая сына от собственного отца. Они ведь так тянутся друг к другу.

Дан снова кашлянул и неровно вдохнул. Мне совсем не понравились эти звуки. Он стал ерзать, и кашель повторился. Страшный кашель. Я никогда такого не слышала. Сердце скакнуло под горло. Дан зашелся в кашле, почти задыхаясь.

Марат

Я скучал по Саше, хотя она была в своей спальне. Я сидел в гостиной и скучал. Так глупо ждать, чтобы она вышла и села рядом. Мне хватало одного ее присутствия, пока мы играли в молчанку после пикника. Я приучал себя привыкать, что снова буду без нее, но все равно воровал время, что нам осталось.

Отец сообщил, что возвращается через три дня. Он удивился, что я в Казани, и точно сразу потребует объяснений. Вряд ли Артуру понравится моя история, но он давно ждал, чтобы я обратился за помощью. Не упустит шанса оказать мне услугу.

После всех моих бунтов у нас с отцом чудом наладились отношения. Но все равно сохранился какой-то глупый соревновательный рефлекс. Я развивал бизнес вне нефти ему назло. Он всегда с легким превосходством консультировал меня по финансовым вопросам.

Все бывшие, будущие и настоящие партнеры отца сейчас сидели в управлении республикой. Кое-кто и в президентском аппарате торчал. Пусть при Громове коррупция снизилась, но папа до сих пор одним звонком сможет оформить Саше паспорт для выезда.

Мое эгоистичное гнилое нутро мажора не желало быстрого приезда отца, но как нормальный мужик я желал Саше и Дану счастья и хоть какой-то свободы. Если в первые дни я сомневался, что она сможет обосноваться за рубежом, то сейчас стало понятно – у Саши получится. Она отлично справлялась с рекламными заказами. Пару раз я сунул нос в ее переписку и увидел ценник. Еще не достойно высокий, но уже вполне для нее привлекательный. Со временем Саша выйдет на качественно иной уровень, сможет брать только интересные заказы, обеспечивать себя и сына. Она «обречена» на успех.

Я должен был радоваться за нее и желать скорейшего отъезда. Мысль, что опять придется расстаться с этой невероятной девчонкой, причиняла мне почти физическую боль. Отодраться в этот раз будет сложнее.

На свадьбе я так легко ненавидел ее и Грифа. Лицемерное торжество оказалось отличным поводом для “из сердца вон”. Но сейчас я знал больше, видел глубже, но предпочел бы ненависть этой