— Вовсе нет.

— Тебе пойдет на пользу.

— Что я скажу Чарльзу? Мне нельзя на улицу. Меня поймают. — Сказав это, Софи похолодела.

— Скажи что угодно. Можешь и вовсе ничего не говорить. Как хочешь. Соври что-нибудь. Это неважно. Будет темно.

Но Софи казалось, что это очень важно. Маттео жил на крыше и понятия не имел, каково это — солгать человеку, который любит тебя больше всех.

Софи решила ничего не говорить Чарльзу — уж лучше промолчать, чем соврать. А волосы она могла спрятать под шарфом. «Они повсюду ищут мои волосы», — подумала она. Можно было надеть побольше одежды, чтобы казаться толще. Или ссутулиться, чтобы казаться ниже. Но затея все равно вселяла в нее страх.

— Можешь пойти со мной? — спросила Софи.

Маттео одарил ее таким взглядом, что она поняла, что могла бы с тем же успехом спросить его, может ли он съесть неощипанного голубя.

— Я не спускаюсь на улицы. Никогда.

— Может, тогда встретимся на моей крыше? Или на твоей? Иначе я могу потеряться, — сказала Софи. — Или меня могут поймать. Прошу тебя, Маттео. Полицейские здесь кажутся очень злыми.

— Non. Они не слишком любят крыши. Они любят простор.

— Что ты имеешь в виду? Ты же сказал, что они живут на крышах?

— Вроде того.

— Может, просто объяснишь?

Пожав плечами, Маттео бросил улиток в кипящий бульон.

— Никогда не знаешь, кто распустит язык. Часто хуже всех бывают те, кто кажется совсем безобидным.

— Думаешь, я на них донесу?

Маттео поморщился.

— Все будет в порядке. Вот увидишь.

Она сидела на скамейке целый час. Выбраться из гостиницы оказалось не так просто. Она подождала в своем номере, когда начнет смеркаться, затем вылезла на крышу и спустилась по водосточной трубе.

Под дверь Чарльзу она сунула записку:

Рано легла спать. Не буди. С любовью, С.

Мысль о том, как он обнаружит ее пропажу, пожирала ее изнутри. Всякий раз, когда мимо проходил одетый в форму человек, она подпрыгивала и кусала губы.

Софи пыталась найти хоть что-то, чтобы отвлечься от мыслей о полицейских. Смеркалось, и парк постепенно пустел. Смотреть было не на что — одни клумбы, в которых нет ничего интересного, если рвать цветы нельзя, да воробьи. Рядом с ней на скамейке лежала сырная булочка, которую она прихватила на ужин. Оторвав уголок, она швырнула его воробьям. Сзади нее раздался голос.

— Бесполезно. Эти воробьи едят одни круассаны.

Софи обернулась.

На спинке скамейки, поставив ноги на сиденье, сидела девочка. Ее светлые волосы развевались в нескольких сантиметрах от лица Софи, но Софи не услышала ни шороха, ни стука, ни голубиного шепота.

— Как ты это сделала? Невероятно!

Девочка улыбнулась.

— И тебе добрый вечер. Ты, должно быть, Софи. — Она соскользнула со спинки и села рядом с Софи. — Птицы здесь избалованы. Есть здесь одна голубка, которая ест только булочки с шоколадом. — Она забрала булку у Софи и, вместо того чтобы швырнуть ее голубям, сама откусила большой кусок. — Вкуснятина! Я несколько недель уже хлеба не ела.

— Она черствая, — сказала Софи, не зная, что еще сказать.

Девочка пожала плечами и лизнула булку.

— Черствая — значит, старая? Старая — значит, мудрая. Это мудрая булка. А это Сафи, моя сестра. Скажи bonsoir, Сафи.

Софи вздрогнула. У скамейки стояла темноволосая девочка. Ее собеседница ничего не сказала.

— Но я вас не слышала! — воскликнула Софи. — Как вы это сделали?

Первая девочка пожала плечами.

— Дело техники.

Темненькая девочка подошла и села на скамейку, почти что на колени к сестре. Пробили часы, и фонарщик начал зажигать фонари. Впервые Софи смогла разглядеть обеих девочек.

Они были маленькими и грязными. На светлой было хлопковое платье зеленовато-коричневого цвета, но белые швы выдавали, что когда-то белым было и платье. Казалось, кто-то специально перемазал его травой. На подоле болтался какой-то жук. Непостижимым образом девочка заставляла платье выглядеть так, словно это был дорогой китайский шелк.

— Я Анастасия, — представилась она. Она говорила со странным акцентом — явно французским, но при этом она почему-то тянула гласные. Девочка развела руки, словно все вокруг принадлежало ей. — Добро пожаловать в Париж.

— Спасибо. Я Софи.

— Это мы уже установили, — заметила Анастасия и положила руку на плечо сестры. — Сафи тоже говорит «добро пожаловать».

Темненькая девочка, казалось, повидала многое и не прочь была все это поколотить. Она была одета в мальчишескую рубашку и мужские брюки, подвязанные на талии мерной лентой. У нее по щеке было размазано что-то липкое, возможно кровь, но в остальном она была столь же красива, как и блондинка. Софи поморщилась от зависти.

Светленькая девочка улыбнулась.

— Маттео сказал, что тебя легко будет найти. Он сказал, что у тебя глаза цвета пламени.

— Так Маттео сказал?

— Конечно. Кто же еще?

Софи прищурилась.

— И как же он это сказал?

— Мы передаем друг другу сигналы. Свечами. Ну, знаешь, азбукой Морзе — кажется, это так называется? Подожди секундочку!

Она оглядела Софи с головы до ног, а затем встала и обошла скамейку, чтобы посмотреть на нее со спины. Ее нисколько не смущало, что это может показаться невежливым. Софи старалась не выдавать своих чувств.

— Такой он тебя и описывал, — сказала девочка. — Он много о тебе говорил.

Вторая девочка изогнула брови, но так ничего и не сказала.

Софи ни с того ни с сего покраснела.

— Что он говорил обо мне?

— Это секрет, — покачав головой, ответила девочка.

Софи нахмурилась. Почувствовав себя глупо, она сердито уставилась в землю.

— Он говорил интересные вещи и в основном хорошие, — сказала Анастасия.

Вторая девочка кивнула и с большей теплотой взглянула на Софи. Софи попыталась улыбнуться.

— Сафи хочет сказать, что очень рада познакомиться с тобой.

Что ж, Сафи прекрасно это скрывала.

— Почему? — спросила Софи.

— Маттео редко кто-то нравится. Если ему кто-то нравится, это серьезно.

Софи вспыхнула, спряталась за волосами и попыталась сменить тему.

— Можно мне задать вам вопрос? Вы ведь француженки?

— Конечно, — ответила Анастасия, а Сафи ударила себя в грудь, после чего Анастасия добавила: — Vive la France![25]