Захаров неожиданно удивил всех, привезя с собой небольшой мотокультиватор. Хмыкнув, оглядывая привезённые Мочаловым семена, он что-то шепнул своему сыну — здоровенному с рельефным торсом парню, которому и восемнадцать-то не дашь — там всеми двадцатью попахивает, и тот через несколько минут прикатил на всеобщее обозрение это чудо сельскохозяйственной техники. За первый майский день вспахали и посадили только два огорода. Общим собранием было решено основную часть закреплённой за каждым домом земли отдать под общий надел сельхозпродукции, оставив для личных вкусовых потребностей лишь пять-шесть соток. Попутно всплыл ещё вопрос о фруктовых деревьях. Понятно, что в этот год они ничего не родят, но задел на будущее, безусловно, должен быть. Пока Олег — сын Захарова, занимался культивацией земли, а женщины целой бригадой шли за ним, убирая мусор и одновременно сажая картофель, Мочалов снова двинул в Барсуково, где ему удалось приобрести около трёх десятков саженцев яблок, груш, слив и малины с клубникой. Экзотические сорта или виды посадочного материала Сергей не рискнул покупать, чтобы не пролететь впоследствии, но ещё один полный прицеп посадочного материала он доставил в Тополиновку чуть после полудня. Как говорится, пока мы едины — мы непобедимы — в едином порыве сначала посадить около семидесяти соток картофеля, а потом также дружно вырыть тридцать мест под саженцы деревьев и кустарников и вскопать несколько участков под делянки клубники — дорого стоит.

Фариде, несмотря на её настойчивые просьбы взять в команду, было решительным образом отказано — «война войной, а обед по расписанию» никто не отменял. Вот она и преподнесла сразу первое, второе с салатом из свежей капусты и моркови и компот — как вариант компромисса между обедом и ужином.

Благодаря дополнительному сельхозинвентарю, полученному от местного населения, работа по посадкам шла быстро и без каких-либо задержек. Разумеется, коренное население Тополиновки, не только помогавшее советами, но и поделившееся саженцами клубники с новыми жителями деревни, было приглашено на вечерние посиделки. Соскучившиеся по качественной пище, особенно старушки, они не могли сдержать слёз, поминутно нахваливая как повара, так и негласного нынешнего главу деревни. Николай Викторович, закончив трапезу, вышел на свежий воздух, поманив за собой Мочалова.

— Ты вот что, Серёжа… я, конечно, понимаю, что всё это здесь не просто так… но ты мне скажи, как на духу, что в мире-то творится? И лапшу на уши не вешай — не сосунок ведь какой-то. Это ж не просто так сюда завезли столько народа…

— И ещё приедут, — вставил Мочалов.

— Во-о-от! — дед поднял указательный палец вверх. — Ну? Рассказывай.

— Николай Викторович… всё очень и очень плохо… — выверяя каждую фразу, начал Сергей — … словом, ждёт нас в ближайшем будущем эпидемия пострашней двадцатого года. Ты же, наверное, не слышал, что вчера Президент умер от этой заразы и как будут развиваться события, никто не знает. Поэтому мы с друзьями и решили переждать лихие времена в Тополиновке. Место здесь тихое, от трассы опять же далековато — кто не знает, тот сюда носу не сунет и заразу не принесёт. Да и против заразы защитные костюмы имеются. Какое-то время продержимся, а там видно будет.

— А ежели Барсуковские нагрянут? Ты не смотри, что посёлок небольшой, в былые времена и здесь лихих людей хватало. С одной только зоны под Бражском столько люда воровского осело, что страшно сказать. Конечно, в лихие девяностые их маленько проредили, но умные по схронам залегли, а нынче снова голову поднимут. И хуже всего, что нонешняя власть им потворствует.

— Так ведь и мы не юнцы малолетние. Народ здесь собирается понюхавший пороху.

— Так-так-так… я примерно так и думал. А скажи мне, Серёжа, с оружием у вас как? Я ж тоже не слепой, видел, как твой друг из «Мерседеса» жёнки таскал что-то в брезенте. Это, конечно, не моё дело, но запомни, что ежели что… — дед воровато оглянулся по сторонам — я кое-чем тоже сподоблюсь помочь.

— Охотничье ружьё? — попытался угадать Мочалов.

— Давай так, покамест опасности нету, наш разговор — просто трёп, но если припрёт — будет вам кое-что посерьёзнее ружжа охотничего.

— Николай Викторович, понимаете, если это боевое оружие, хранилось оно, небось, долго. Его нужно обслужить…

— Покамест не надо, — мотнул головой дед. — Оно всё в смазке. Отмыть его — пара пустяков. Ну, за сутки, мыслю, я бы управился, а вы-то и того ловчее. Ты пойми, Иваныч, я ж добро и зло одинаково хорошо помню. Я из кулачьего рода, только об энтом никому. Так вот, вижу я, как ты деревню подымаешь, как хозяйствуешь рачительно, — дед снова поднял указательный палец. — И люд собираешь по уму: не горлодёров, что только агитацию проводят, а случись что — сразу в кусты. И к людям местным с добром пришёл. Мы ж вроде как балласт, итить его летить, ан нет — уважение проявил. Не на словах, как глава деревни — тот только и горазд языком молоть, а делом уважение проявляешь, заботишься о нас — старых и убогих, значит, человек ты с большой буквы. Скажу тебе как на духу — дед мой участвовал в Антоновском[19] сопротивлении Советам. Аккурат сто лет прошло с лишком. И был он командиром местной ячейки, вроде ротного. От него и осталось кое-что. Но о том, покамест, молчок. Уговор? — протянул руку дед.

— Уговор, — пожал руку Мочалов. — Только как оно сохранилось?

— И в то время умельцы были. — усмехнулся Николай Викторович. — Да и что ему сделается? Есть же не просит, на двор не ходит. Мне о нём отец мой поведал, когда на смертном одре был. Хоть и не любил он Советы, а в Великой Отечественной тоже поучаствовал. И три медали заслужил — «За отвагу», «За боевые заслуги» и «За победу над Германией». На то она и Отечественная была, что фрицев всем миром били. Даже бабы с детьми. А нынче другой враг у нас, — погрустнел дед. — Сами мы скурвились до невозможности и тот враг, за океаном который, бдит. Бдит, едрёна вошь, как бы вновь Гражданскую войну в России учинить, чтоб брат на брата, а сын на отца с ружжом кинулся и стрельнул, да только вот им, — показал он фигу. — И ты меня попомни, что в грозный час я этим выродкам покажу, где раки зимуют.

— Ну, дед, ты вообще,