20. Мне кажется, что мои мускулы растут и тяжелеют. Светлана, а дело происходило в пятницу (в понедельник мы уже должны были отправляться в командировку), мне сообщила, что «старые перы» поедут не все, а только пятнадцать, как она сказала, шэтэ. Ну, уже легче. У меня трескается рукав на локтевом сгибе. Светлана рассматривает места на моей рубашке, откуда как-то с корнем повылетали пуговицы, и говорит полупричитая:

— И пуговицу пришить тебе некому, несчастному!

Вообще-то я это делаю вполне сносно и сам, вот только не понимаю, почему в последнее время они (пуговицы) сами собой как-то массово стали вылетать. Рукава трескаются.

Масленников — сияющий пень — принес мне мой «антивампирный» бронекостюм и, смутившись тем, что тот мне мал, а мерку он с меня снимал сам, бормоча, что, типа, номер может быть не тот, уходит.

Затем всех, кто должен ехать во Францию, вызывает к себе Князев. Он произносит напутственную речь — старички благоговейно слушают, все по-смешному разодетые в бронекостюмы. Князев говорит, глядя на меня взглядом типа «отец»:

— Вполне возможно, Алексей был прав и с уничтожением этого, подчеркиваю, последнего экземпляра возникнут трудности. Разведка западного фронта докладывает об уже нескольких экспедициях, правда более малочисленных, чем наша, пропавших без вести во время операции поиска и уничтожения этого парня.

Во Франции же к нам присоединятся пехотинцы в составе одного взвода. — Князев улыбается и снова переводит взгляд на меня: — Командует, кстати, Алексей, ваш друг по училищу.

Только этого не хватало.

21. Мне снилось, будто я возвращаюсь на родину. Только не понятно, каким это образом вдруг Франция очутилась моей родиной.

В субботу я был у родителей. В воскресение слушал Анины «не звони мне больше».

А потом пошел прогуляться по центру и встретил случайно Светлану. Она тоже гуляла одна. И мы пошли на какую-то фотовыстаку, где выставлялись фотографии наших фронтовых фотокорреспондентов. Было много народу, и создавалось ощущение жизни, бьющей ключом. На фото радостно улыбающиеся русские солдаты, счастливые английские военнопленные, сияющие, попавшие в плен итальянские, французские, немецкие партизаны.

Английская королева, «временно» передающая правление Англией в руки российских освободительных сил. А еще ужасные американские солдаты — не пленные и их зверства в Па-де-Кале при отступлении полтора года назад.

Вечером, вернувшись домой, осматриваю с зеркальцем, что там эти врачи у меня осматривали в носу и горле. Подцепляю пинцетом и извлекаю густой комочек черной слизи. Похоже чем-то на нефть, только вот пахнет кровью.

Знаете, а мне почему-то не страшно.

Я рычу. А еще немного прикольно, но так хочется повыть на Луну.

Шутка.

01. В понедельник рано-рано утром автобус собирает всех командировочных из нашего отдела по всей Москве. Автобус движется небыстро, да, впрочем, и мы не спешим — самолет на аэродроме нас подождет и без нас никуда не улетит. Последним в Марьино подбираем нашего начальника Князева.

Настроение у всех приподнятое, и через какое-то время мы уже грузимся на стратегический бомбардировщик на аэродроме Внуково. Грузовик, везший тонну специального оборудования из института, уже на месте. Оборудование грузим в утепленный бомбовый отсек, а сами — в тесноте, да не в обиде — втискиваемся в пассажирский отдел, рассчитанный всего на восемь мест (а нас шестнадцать человек), который находится сразу за кабиной летчиков. После взлета к нам в отсек втискивается еще и командир самолета, и мы до самого Парижа летим, мирно и весло с ним беседуя.

Летчик нам обещает, что через два с половиной часа сядем в Париже. Впрочем, особо с ним общается только Гуськов и Князев, я же где-то через час после взлета начинаю засыпать. Нет, эти стариканы мне уже начинают нравиться. При заходе на посадку в парижский аэропорт нас обстреляли из ПЗРК. Самолет делает резкий разворот и заходит на посадку со второго раза, но уже на другой, запасной аэродром. Там стоят лишь наши военные самолеты. А первоначально мы должны были сесть в парижском гражданском аэропорту им. Шарля де Голля. Ну, так, если честно, мне и спокойнее. Вокруг наши и все под охраной.

Встречающие, соответственно, задерживаются, пока едут из одного аэропорта туда, где мы приземлились. А когда они все-таки приезжают — большой туристический автобус под охраной двух БМП и одного БТРа, — оказывается, что мы сами уже находимся на том самом месте, куда нас встречающие должны были перевезти и откуда нас должны были доставить вертолеты на место, на «объект 112».

Затем нас сажают почему-то в трофейные американские «ирокезы», и через четыре часа мы на месте.

02. Мерзость полного военного запустения.

Ни тебе сопротивления, ни тебе хоть небольшого обстрела. Никаких ПЗРК и крупнокалиберных пулеметов. Здесь даже деревья постепенно выздоравливают после «розового газа» — листья постепенно становятся хоть и очень темно-, но все-таки зелеными.

Затем достигаем — пешком, все нагружены, старички держатся молодцом, пукают, хрипят, потеют, но наравне со мной тащат снаряжение — замка.

На меня нахлынули воспоминания. Но видеоряд того, что я вижу вокруг, моих воспоминаний никак не поддерживает: внутри крепостной стены почти все сгорело. Полыхало, видимо, очень хорошо, так что обвалились даже некоторые каменные стены многоэтажных домов. Я почти не узнаю этого места. Сплошные развалины после большого пожара. Зато стоит храм. И на фоне этой всеобщей черноты и копоти его потрясающая белизна ошарашивает и действует угнетающе.

Транспортный вертолет с оборудованием прибывает через три часа. Летчики, управлявшие вертолетом и командовавшие рядовыми солдатами, которые были в вертолете грузчиками и разгружали вертолет в замке, нам сообщили: «Евангелиус» — ближайшая российская военная база — ввиду того, что партизанщина в этих местах минимальная, переместилась от этого места на расстояние двух часов лету ударного штурмового скоростного вертолета.

То есть мы здесь одни. Ну, как тут не вспомнить ее слов?

Ты один

В темноте

03. Пока мы располагаемся в храме, как в единственном более-менее уцелевшем здании в замке, прибывает взвод пехоты, чтобы всячески поддержать нашу экспедицию. Взводом командует мой старый друг по пехотному училищу Саша Рекуданов; здороваемся, долгие разговоры и воспоминания о прошлом. Сейчас у него в Москве молодая жена Наташа.

Князев, кажется доволен таким раскладом дел. Он улыбается. Наверное, наша с Сашей встреча что-то напоминает ему из его прошлого. А я — нет. Не очень понимаю. Это называется сейчас «спайка», когда ради здоровых отношений в армии, ради здоровой конкуренции ребят, которые учились вместе в военных ВУЗах, отправляют после вместе служить. В том числе и на войну. То есть ты воюешь, окруженный друзьями. Психологически проще. То есть ты видишь смерти своих самых лучших друзей. Психологически невыносимо. То есть ты имеешь возможность умереть на руках своих товарищей. Психологически, скажу вам, как мне кажется, так-сяк.