Сиринга одарила его пристальным взглядом и гордо вскинула подбородок.

— Я могу назвать вам, милорд, весьма вескую причину, почему я не могу… поехать в Лондон.

У меня нет… нарядов!

— Ну, это совсем нетрудно исправить! — ответил граф. — Вы будете одеты, как и подобает моей подопечной.

— И вы… заплатите за мои платья? — растерянно спросила она, потрясенная его спокойствием. — Нет, конечно же нет! Как я могу принять такое предложение?!

Похоже, наступила очередь графа прийти в замешательство.

— Если это вас так смущает, то все расходы возьмет на себя моя бабушка, — сказал он.

— Нет, я знаю, платить будете вы! — воскликнула девушка. — Это тот самый подарок, который я при всем желании не могу принять от вас!

Роттингем в немом изумлении посмотрел на нее. Между тем Сиринга продолжила:

— Мама говорила мне, что леди может принимать в подарок от джентльмена лишь цветы и конфеты. Но никогда ничего большего и уж никак не одежду!

На губах графа впервые с того момента, как он вошел в библиотеку, появилась легкая улыбка.

— Боже, до чего же вы педантичны! К чему это? — спросил он. — Вы и так вовлекли меня в немалые расходы, так что несколько платьев погоды не сделают.

— Это не просто вопрос денег, — с достоинством возразила девушка. — Я не сомневаюсь, что такой богатый человек, как вы, вряд ли заметит несколько гиней, потраченных на всякие безделушки. Но я принципиально не могу принять от вас ни одного платья.

— Ваши принципы чрезвычайно затрудняют жизнь, — посетовал граф. — Сначала вы из-за них пытаетесь уморить себя голодом. Теперь, по всей видимости, желаете, чтобы я отвез вас в Лондон и представил самому придирчивому обществу в мире одетой — я бы даже сказал, весьма очаровательно, — в то, что будет расценено не иначе как мода нищих.

— Со своей стороны я бы сказала, милорд, что вы уделяете моим нарядам незаслуженно много внимания, — парировала Сиринга.

В ее глазах сверкнула сердитая искорка, которую граф не мог не заметить.

— К сожалению, — вздохнул граф, — мне крайне не хотелось бы, чтобы меня сочли мелочным или прижимистым по отношению к той, кто является моей подопечной.

— Вы хотите сказать, что люди могут осудить вас? — удивилась Сиринга. — Но ведь никто не ждет от вас… чтобы вы оплачивали одежду, которую я ношу?

Граф опять промолчал, и она заговорила снова:

— Я не соглашусь, чтобы вы допустили… нечто подобное… что бы вы ни говорили! Я знаю, мама это точно не одобрила бы… и как бы вы ни пытались убедить меня… мне представляется, что вы неправы.

От волнения она крепко сцепила пальцы. Еще бы, ведь как неимоверно трудно было отвергнуть его предложение!

Граф какое-то время смотрел на нее, затем молча встал и направился к двери.

— Куда вы? — бросила ему вслед Сиринга.

— Как я уже сказал вам, я собираюсь в Лондон, — ответил он. — Теперь, после нашего разговора, я отдам соответствующие распоряжения, и вас с кормилицей отправят обратно в ваш дом. И если нам больше не доведется встретиться, я хочу поблагодарить вас, Сиринга, за те великолепные часы, которые я провел в вашем обществе.

— Если… нам… больше не доведется встретиться, — медленно повторила девушка.

Роттингем протянул руку, намереваясь открыть дверь, но в следующее мгновение услышал ее шаги и понял, что она бросилась вслед за ним.

Через секунду ее тоненький голос негромко произнес:

— Я поеду… в Лондон… вместе с вами, милорд. Я принимаю ваше предложение… о новых платьях.

Спустя неделю, стоя в салоне мадам Бертен на Бонд-стрит, Сиринга пришла к выводу, что носить эти облегающие платья гораздо труднее, нежели провести целый день на верховой прогулке.

В отличие от нее, леди Херлингем, несмотря на свой немалый возраст, казалось, была неподвластна усталости, и такое занятие, как хождение по магазинам, совсем ее не утомило.

Сначала бабушка графа вызывала у Сиринги изрядный страх, однако вскоре она убедилась в том, что пожилая дама оказалась весьма приятной в общении. В молодости она наверняка была красавицей, и хотя с годами былая красота увяла, природный ум и обаяние остались прежними.

Графиня была истинной аристократкой, но при этом необычайно очаровательной и веселой, а также имела острый язычок, который порой не щадил ни врагов, ни друзей.

Сиринга сразу же понравилась ей, и старая леди вознамерилась во что бы то ни стало сделать из юной провинциалки истинную звезду высшего света, и не только потому, что об этом ее попросил внук.

— Вы славное дитя, — похвалила она Сирингу, — увы, этот комплимент я не могу произнести в адрес большинства нынешних юных особ!

— Чем же они заслужили ваше неудовольствие? — полюбопытствовала Сиринга и тут же получила такой хлесткий ответ, что от души рассмеялась.

Первые дни в Лондоне она в основном провела в магазинах. Раньше она даже представить себе не могла, как много всего необходимо модной леди и как много существует самых разных нарядов и украшений.

Но леди Херлингем проявляла непреклонность в том, что касалось выполнения наказов внука.

Оказалось, что существуют платья, предназначенные для утра и для дневного времени. Помимо них есть и вечерние наряды, которые надевают на балы, ассамблеи и рауты.

В неглиже отдыхали в часы, предшествующие ужину. Бескрайнее царство нарядов дополняли амазонки для верховой езды, мантильи, шали, меховые пелерины и десятки всевозможных аксессуаров, которые с каждым днем, проведенным Сирингой в Лондоне в особняке графа, скапливались в неимоверных количествах.

Она не могла удержаться от восторга при виде разнообразия платьев, которые так шли ей, и ей казалось, что не только милейшая бабушка графа, но и все слуги и домочадцы с любопытством наблюдают за тем, как сельская серенькая мышка на глазах превращается в столичную райскую птицу.

Можно вытерпеть все, даже неудобство модных одеяний, думала Сиринга, лишь бы заслужить одобрение графа. В самый первый день, когда леди Херлингем поехала вместе с ней делать покупки, девушка вернулась в особняк на Беркли-сквер в светло-желтом платье, сшитом превосходной портнихой, которая превратила ее скромную девичью фигурку в живой луч солнца.

Большая соломенная шляпка была завязана под подбородком желтыми атласными лентами, а невысокую тулью венчиком пламени окружали крошечные желтые перышки.

Когда Сиринга посмотрелась в зеркало в магазине мадам Бертен, то едва узнала себя.

Она впервые поняла, что для женщины наряды — своего рода оружие. Они способны подчеркнуть ее красоту и помогают добиться поставленной цели.

Когда она вышла из кареты, ей показалось, будто в глазах старого Мидстоуна мелькнуло восхищение.