Пастырь Симон являлся старшим представителем церкви в этой войне. Он служил Богу-отцу очень долго, был потомственным священнослужителем, имел широчайшие связи и большое влияние. Мало кто так преуспел в трактовках священного писания, как он. На любое дело, благовидное или не очень, у него находилась подходящая цитата. Пастырю Симону почти исполнилось шестьдесят, и тучность не давала забыть о возрасте. Красное лицо, каскад щек, маленькие глазки и округлое тело делали его воплощением понятия «чревоугодие». Поесть он и впрямь любил, но невозможность владеть мечом компенсировал хитроумием и непрекращающейся деятельностью. Пастырь Симон любил власть. Настолько, что любая угроза его собственному влиянию становилась угрозой Богу-отцу. Близкий друг пастыря Вика и его правая рука, именно Симон отвечал за дальнейшие действия Армады.

Тощий, как жердь, пастырь Иона выделялся на фоне двух колоритных коллег как раз тем, что был совершенно незаметным. Но это если не знать список дел по выявлению ереси, которые он курировал. Иона вполне мог олицетворять радикальное крыло верующих Лурда. Безликие, скрупулезные и последовательные, они педантично находили и уничтожали все, что не соответствовало законам церкви. Они были беспощадны, чем заслужили как уважение, так и дурную славу палачей у остальных, но, на взгляд Акиры, также были невероятно ограниченными. Крыло Ионы сожгло немало старых текстов, чем вызывало неодобрение пастыря Моргана. Рябое лицо пастыря Ионы выражало скептицизм и уныние одновременно.

И это не говоря об отставном лорде-инквизиторе, без которого не обходилась ни одна военная операция. Не слишком удачный набор для того, чтобы Терновник мог их убедить.

– …если народ об этом узнает, не избежать волнений и бунтов, – слышался бас пастыря Симона. – Мало того что еретикам удалось уничтожить столько кораблей, так еще и проклятый город выпрыгнул как черт из табакерки! Клянусь, палубы буквально ветшают рядом с ним. Кто же поверит в силу Господа, когда перед глазами торчит… это? А, вот и наш юный завоеватель…

Терновника встретили неприветливо. Обрывочные, буйные мысли метались у короля в голове, пока пастыри пытались выпороть его с помощью слов. Они продолжали полагать, что могут диктовать ему, что делать, но после боя ситуация поменялась: каждый из братьев и сестер веры видел храбрость короля, они верили ему больше, чем вечно сидящим за кулисами членам Совета. Для владык церкви Терновник был ничтожеством, но для армии он стал святым, которого не берут пули. Мечники Армады смотрели на короля с восхищением, ведь того не испугали ни демоны, ни землетрясение, ни город из ада. Ситуация изменилась, только несколько бездарных пастырей, которых соизволил выделить ему Высший Совет, этого не осознавали.

В отличие от обеспокоенных церковников, Терновника все устраивало, а особенно ему нравилось ощущать их смятение. Сильная усталость приглушала странные силы, но токи страха и неуверенности, идущие от обычно упивающихся неуязвимостью людей, ласкали молодого короля. После «трагической утраты» пастыря Бэкера Тристан Четвертый начал обратный отсчет и ловил каждый знак их бессилия. Они были им серьезно недовольны, но что они могли сделать? Здесь и сейчас – ничего, и Терновник не был уверен, что пастырям удастся вернуться назад.

– Я предупреждал, что стоит держаться от языческих строений подальше, но вы предпочли пойти на поводу мальчишки и Вика, – раздраженно сказал Силье. – Мы в чужом мире, где работают чужие законы. Можно об этом забывать, но во всем хороша сдержанность. Если мы хотим жить так, как привыкли, не нужно лишний раз лезть к шуай.

Услышав Силье, Терновник очнулся. Бывший лорд-инквизитор был снят с должности, но не потерял ни капли своего влияния на окружающих, и это оскорбляло. Для короля настало время возвыситься, выбраться из грязи. Именно к этому готовил его Бог-отец. Не к кельям, не к епитимьям, нет. К тому, чтобы наносить удар по наковальне и выковывать из греха добродетель. Он – молот Бога-отца, и Бог-отец дает ему множество врагов, чтобы стать великим, множество искушений – чтобы их преодолеть. Чему же тут огорчаться?

– Не хотите ли вы сказать, что наша вера живет лишь в пределах Лурда? – возразил пастырь Морган.

– Оставьте сказки простолюдинам. Разве не очевидно, что здешние народы не слышали и не желают ничего слышать о Боге-отце? Я хочу сказать, что силы святых недостаточно, чтобы противостоять заклинаниям чужаков. Несчастного Франциска, мир его душе, разорвало в клочья!

– Это святотатство. Не следует ли нам направить гонца в Совет? Нам определенно нужны указания от Совета.

– Гонца уже отправили, но мы не можем позволить себе бездействовать. Что вы предлагаете? – поморщился пастырь Симон.

Терновник знал, что дожидаться ответа гонца нельзя. Необходимо ударить, отбросив всякий страх, начать убивать людей Годар, одержать победу и завоевать имя. Осторожность пастырей и сдерживание атаки лордом-инквизитором выводили из себя, он снова ощутил распирающую алую волну внутри. Никакого ожидания, только бой – лишь так он сможет вернуться в столицу не никчемным мальчишкой, а настоящим правителем.

Королю не терпелось опять отправиться туда, где Акира становился его улучшенным двойником, тенью на стене, делающей смертельные росчерки. Терновник научился подавлять мрак чужой агонии во время боя, слушая чувства посла, – сухие и стылые, словно мерзлая трава. Как сильно лихорадка азарта схватки и восхищенные взгляды рядовых бойцов отличались от стояния в храмах!

– Всем нам придется признать, что в текстах шуай было зерно истины. – Силье даже не считал нужным утаивать что-то от короля, так низко он его оценивал. – Они говорят, что сюда отправляются убитые. Это как чистилище, но только для тех, кто погиб не своей смертью. Там они доживают свой срок.

Пастырь Симон перекрестился:

– Шуай считают, что, когда начинаются войны, город переполняется и растет, а мертвые расходятся по миру.

– Да, я помню этот текст, – сдвинул брови Морган. – Но все это настолько противоречит учению Господа… Неужели все грешники, которых мы казнили, находятся там?

Силье поджал губы:

– Мне это неизвестно. Мы пытались проверять тексты, но все же мертвые слова – совсем не то что живой человек, чью ложь определить легко. Большая часть Высшего Совета, как вам известно, не признала сказанное справедливым. Однако….

– Что «однако»? Нам отказаться от своей веры в пользу языческих сказок, которые неизвестно кто переводил? Интересно вы поете, лорд-инквизитор, – негодовал Симон. – Если это так, нам пора переписывать священное писание.

– Может быть, – хладнокровно продолжил Силье. – Это не раз делалось прежде и наверняка будет сделано еще. То, что мы сейчас видим, священным писанием не охвачено. Мне неизвестно, как будут развиваться события, но мы не можем рисковать спокойствием страны ради каких-то завоевательных фантазий. Для меня спокойствие Лурда и возможность выживания нашего рода стоят на первом месте.

– Многие наши воины с вами не согласятся.

– Наши воины согласятся с тем, что им скомандуют. Как вы думаете, почему мы потерпели эту неудачу, которую еще придется нужным образом разъяснять в столице? Потому что позволили бездумному фанатизму и юношескому властолюбию победить мудрость и расчет.