пробуждается от сна. Эшли приходится высоко задрать голову, чтобы увидеть Руби из-под козырька своей бейсболки.

Та по-прежнему одета в шубу. Шуба выглядит кошмарно: всклокоченная, пятнистая и розовая, как язык, в тон посеченным окрашенным концам волос самой Руби. Когда женщина проходит к столику с закусками, до Эшли доносится сильный запах шампуня. Должно быть, Руби постирала шубу самостоятельно.

– Как мило с твоей стороны присоединиться к нам, – замечает Эшли, вытирая излишки крема о бедра.

– У меня было собеседование.

– И как оно прошло? – интересуется Уилл.

– Ужасно.

– А разве мы уже не решили, что никто никогда не возьмет тебя на работу в этой ужасной шубе? – говорит Эшли.

– А ты во что одета, а? Ты похожа на бейсболиста, собравшегося грабить банк. – Руби сует пригоршню «Орео» в карман шубы и направляется к своему стулу.

– Мой жених, Брэндон… – говорит Эшли. – Он любит «Янкиз».

– И тебе просто нравится все то же, что нравится ему?

Эшли дергает узел на своей футболке.

– А кепка? – спрашивает Руби. – Ты что, прячешь под ней фингал?

– Нет. – Эшли снимает бейсболку, взяв за козырек двумя пальцами и сверкая помолвочным кольцом. – Просто стараюсь не светиться. Некоторым из нас не требуется все время быть в центре внимания.

Руби сбрасывает свои шлепанцы и подтягивает ноги на сиденье стула.

– Ты по-прежнему носишь шубу, – замечает Уилл.

– Да, как-то так вышло, что я не вылечилась.

Уилл подтягивает повыше закатанные рукава своей рубашки, словно готовясь взяться за тяжелую работу.

– Как мы думаем, почему Руби по-прежнему носит шубу?

Некоторое время царит молчание, потом он спрашивает их по одной.

– Она цепляется за старые привычки, – предполагает Бернис.

– Не хочет отпускать прошлое, – выдвигает гипотезу Гретель.

– Хочет внимания, – фыркает Эшли, агрессивно щелкая затылочной резинкой своей бейсболки.

– Потому что свою собственную историю труднее увидеть ясно, – говорит Рэйна. – Труднее отчетливо понять, что нужно сделать, и еще труднее сделать это. Проще увидеть всю большую картину, если ты не причастен к ней.

– Выслушивая чужую историю, ты получаешь более широкую перспективу, – соглашается Уилл, кивая. – Быть может, мы сможем научиться друг у друга.

– А мы должны чему-то учиться? – спрашивает Руби. – Я здесь только ради развлечения и бесплатных закусок. – Она достает из кармана «Орео», поворачивает и разделяет печенье, потом проводит передними зубами по слою крема, оставляя следы.

– Я знаю, как ты любишь развлекаться, Руби, – с улыбкой говорит Уилл. – Именно поэтому я подготовил еще одну игру.

Руби скептически поднимает бровь и слизывает крем с зубов – сначала с того, который выщерблен.

Как выясняется, это игра в «музыкальные стулья», только без музыки.

– Тишина, – объясняет Уилл, – создаст пространство для того, чтобы слушать.

– Держу пари, что данные магнитно-резонансной томографии по «немузыкальным стульям» – это что-то с чем-то, – фыркает Руби. – Просто салют в миндалевидном теле, ага.

Они относят свои вещи к стене, ставят четыре стула в центре комнаты спинками друг к другу и собираются вокруг них кружком. Уилл сидит у стены и смотрит на них, подперев рукой подбородок.

– Начали, – командует он, и они начинают маршировать по кругу. Каблуки туфель Рэйны цокают по полу, «вьетнамки» Руби шлепают ее по пяткам, подошвы кроссовок Эшли скрипят, обувь Бернис негромко стучит, кеды Гретель ведут себя на удивление тихо.

– Мы могли бы взбунтоваться, – говорит Руби. Губы у нее черны от крошек печенья. – Мы все могли бы просто сесть на пол.

– Боишься? – спрашивает Эшли.

– Тебя?

– Стоп! – кричит Уилл, и они легко опускаются на стулья. Эшли вскидывает кулак, окидывая взглядом соперниц, и обнаруживает, что Гретель осталась стоять – прямо между двумя стульями.

– Ты даже и не пыталась, – замечает Уилл.

– Каждый сам выбирает свои битвы, – говорит Гретель.

– Или сдается прежде, чем проиграть? – подзадоривает он.

– Иногда это звучит так, словно ты просто запомнил кучу фраз из бестселлера по популярной психологии, – говорит Руби.

– Ладно, ладно, продолжаем, – заявляет Уилл.

Они возобновляют игру, поставив три пустых стула треугольником, и начинают маршировать вокруг них вчетвером. Когда Уилл кричит «Стоп!», Эшли и Руби легко занимают места, а Бернис кидается к последнему оставшемуся стулу. Рэйна позволяет ей занять его и благосклонно улыбается.

– Ты могла бы на него сесть, – говорит Бернис.

– Он мне не нужен, – отвечает Рэйна, качая головой.

Бернис склоняет голову набок.

– Что такое, Бернис? – интересуется Уилл.

– А разве мне он зачем-то нужен? – спрашивает она.

– Я не это имела в виду, – говорит Рэйна.

– Была ли у тебя причина использовать слово «нужен», Рэйна? – спрашивает Уилл.

– Я просто пыталась действовать по-дружески, – говорит Рэйна. – Это всего лишь игра.

– Верно, – соглашается Бернис, вставая. – Давайте доиграем.

– Давайте остановимся на этом, – предлагает Уилл.

– Я просто очень устала и потому слишком остро реагирую, – говорит Бернис.

– Разве не ты настаивала на том, что нужно все анализировать? – спрашивает Руби.

Рэйна занята тем, что относит лишний стул к стене.

– А у тебя есть какой-то анализ происходящего, Руби? – спрашивает Уилл.

– Ага, – отвечает та. – Бернис злится, потому что Рэйне не нужно соревноваться. У нее уже все есть.

– И что у нее есть? – уточняет Уилл.

– Ну разве не понятно? Туфли за триста долларов, муж, хорошая внешность, уверенность в себе, – говорит Руби.

– Почему ты постоянно затеваешь ссоры? – спрашивает Бернис.

– Да, – пытается влезть в разговор Эшли. – Это потому, что ты действительно любишь драму? Потому, что ты любишь устраивать из себя скептакль?

– Спектакль, – поправляет Руби. – Ты смотрела, как тебя показывают по телевизору?

– Не делай вид, будто ты круче нее, – говорит Бернис.

«Спектакль», – думает Эшли. Конечно же, правильное слово – «спектакль». Да. Она, вероятно, знает это. Может быть, она глупа, но не настолько глупа, чтобы не знать, что все считают ее глупой, не настолько глупа, чтобы не понимать: за всеми этими занятиями стоит некая причина; это какая-то метафора или вроде того.

– Знаете, что я думаю? – произносит Эшли, только сейчас заметив, что Бернис и Руби перестали спорить и встали с мест. – Я думаю, «немузыкальные стулья» – это метафора.

– И какая же, Эшли? – спрашивает Уилл.

– Это очень похоже на участие в групповой терапии, – отвечает Эшли. – Ну, типа как… – Она колеблется. – Типа как мы сражаемся друг с другом, а потом объединяемся в команду?

– Это имитация терапевтического процесса путем выявления скрытой напряженности и личных связей в группе, – подтверждает Уилл, кивая.

– Именно, – сияя, говорит Эшли. – Это имитация терапевтического процесса.

– Эврика, – фыркает Руби.

Эшли чувствует, как хмурое выражение пролегает через все ее лицо, словно мост.

– Давай ты просто встанешь, чтобы мы могли закончить эту самую дурацкую в мире игру, – предлагает Руби.

Следующий раунд состязания проходит в неловком молчании. Эшли, Руби и