Как Валерий Яковлев вляпался в историю с кражей, было понятно. Несчастный профессор действительно увидел, как у женщины украли кошелек, и он на самом деле попытался помочь. Кошелек оказался у него в руках, тут его и прихватили с поличным. Бомж указал на Яковлева, покрывая своего настоящего подельника, попросту говоря, классически подставил. Небритость и опухшее лицо профессора – следствие длительного перелета, а неопрятная одежда объясняется обычной американской модой. С этим вопросом все понятно, Рожкина осуждать в этом плане нельзя – ошибся парень, с кем не бывает! Но почему опер не обратил внимания на инвалидную коляску? Эта вещь никак не могла выглядеть дешевой. Надо же быть таким идиотом! Три дня напрасной работы – и все из-за какого-то амбициозного тупицы, возомнившего себя гением сыска. Гнать надо таких из милиции в шею! Инвалида в КПЗ засадил – беспредельщик. Моральный урод. Козявка!

Быстров нервничал. Скоро ему предстояла беседа с человеком, который (если захочет, конечно, разговаривать после того, что произошло) может поведать о Полине очень многое, например, о юности девушки или… о том, что их связывало много лет тому назад. Собственно, последний щекотливый вопрос непосредственно к делу не относился, но интерес к данной теме не давал Сергею Федоровичу покоя. О Валерии Яковлеве Полина говорила с нежностью, назвала его другом. Был ли Яковлев просто другом или, возможно, когда-то их связывали более близкие отношения? Или до сих пор связывают? Инвалид, но, глядя на живот Каррен Райдер, нельзя исключать, что с этим делом у профессора все в полном порядке, не без легкого раздражения предположил Сергей, наступил в последнюю лужу, усыпанную разноцветными кленовыми листьями, стряхнул прилипший к ботинку лист и вошел в двери отделения, напевая себе под нос песню: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый. Что стоишь, согнувшись, под метелью белой? Или что увидел? Или что услышал?..» Да, услышать подробный рассказ Валерия Яковлева о Полине Кравцовой страсть как хотелось!

Тем временем… профессор русской литературы, преподаватель Бостонского университета, писатель, входящий в число самых читаемых авторов Америки, и вообще уважаемый в литературных кругах человек лежал на вонючих нарах в камере предварительного заключения, смотрел в потолок и силился понять, как его угораздило вляпаться в столь неприятную историю.

То обстоятельство, что его задержали по нелепому подозрению в краже и привезли в отделение, его поначалу даже позабавило. Он терпеливо ответил на все вопросы, подробно описал события, свидетелем которых стал, лейтенанту со смешной фамилией Рожкин и начал ждать, что с минуты на минуту недоразумение прояснится и он поедет домой – рассказывать Каррен о своем маленьком приключении. Тут в кабинет привели бомжа, того самого бомжа, который украл у девушки кошелек, и с этого момента спокойная, благополучная жизнь профессора превратилась в кошмар. По нескольку раз в день его таскали на допросы, которые Рожкин начинал всегда одинаково, со слов: «Колись, гнида, все улики против тебя», а после требовал признания в преступлении, которого профессор не совершал. Доказать свою непричастность никак не получалось. Рожкин был так уверен в его виновности, что никакие доводы на лейтенанта не действовали. К тому же бомж, как выяснилось, при очной ставке назвал его своим подельником. Даже личность не удалось, что называется, удостоверить. По месту регистрации в РЭО Рожкину сказали, что квартира пустует уже несколько лет, так как хозяин уехал за границу. Выяснив эту информацию, Рожкин по каким-то причинам уточнять больше ничего не стал и совсем озверел. Не разрешил звонить домой, пока он не напишет чистосердечное признание, хамил и оскорблял. Никогда в жизни Валерию Аркадьевичу Яковлеву не приходилось испытывать подобного унижения!

Сегодня шел четвертый день его пребывания в КПЗ. Еще вчера он ругал себя, судьбу-злодейку и идиота Рожкина далеко не литературными выражениями. Страшно волновался за Каррен и за их будущего малыша, переживал, что не попал на день рождения к Полине, злился, что вообще вернулся в Москву. Время от времени в его мозгу всплывали отрывки из романа Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ», и воображение рисовало мрачную картину: грязные бараки, зэки в полосатых робах, лютая холодная зима, злобные собаки, туберкулез… Он беспомощно метался на коляске из угла в угол, пытался выбить металлическую дверь камеры, за что тут же был наказан резиновой дубинкой по печени и спине. Обезумев от несправедливости, он рыдал, уткнувшись лицом в вонючие нары.

Но сегодня все изменилось – профессор неожиданно начал рассуждать здраво и успокоился. Времена репрессий канули в прошлое. Рано или поздно все прояснится, Каррен созвонится с Полиной, они будут его искать, найдут, вместе что-нибудь предпримут, и он выйдет из этого пропахшего мочой и потом помещения – оставалось только ждать, когда это произойдет. И он ждал. Ждал и думал, много думал: о двух женщинах, с которыми тесно свела его судьба. Заключение, как ни странно, дало ему возможность наконец-то разобраться в собственных запутанных чувствах. Он переосмыслил прежние поступки, о которых имел ранее неправильное представление, и все вдруг встало на свои места.

В коридоре послышались шаги, звякнули ключи, профессор перебрался на коляску и стал морально готовиться к допросу. Сегодня он решил молчать и не отвечать ни на какие вопросы: пускай Рожкин бесится, пускай бьется лбом о столешницу, а он будет смотреть на этого выродка и радоваться.

Металлическая дверь распахнулась, и профессор увидел на пороге высокого худощавого мужчину в грязном бордовом свитере и с огромной лиловой шишкой на лбу. Несчастного сопровождал конвоир, и профессор обрадовался, решив, что привели нового «заключенного» и теперь будет не скучно коротать время в камере. Радовало и то, что новенький не производил впечатления буйно помешанного и выглядел вполне вменяемым.

Однако вместо того, чтобы проследовать в камеру, мужчина строго обратился к конвоиру:

– Свободен.

– Слушаюсь, товарищ майор, – ответил конвоир, взял под козырек и испарился.

«К делу подключились высшие чины», – сделал вывод профессор и напрягся.

– Здравствуйте, – вежливо поприветствовал его высший чин. – Моя фамилия Быстров. Мы приносим вам, Валерий Аркадьевич, наши глубочайшие извинения. Обещаю вам, что лично позабочусь о том, чтобы виновник вашего незаконного задержания и заключения был строго наказан.

Профессор не верил собственным ушам. Он, конечно, ждал и верил, что его в конечном счете отпустят, но после знакомства с Рожкиным не думал, что это произойдет так скоро. От неожиданности он даже не обрадовался, а молча, без всяких эмоций, смотрел на своего спасителя.

– Я понимаю, что вам пришлось пережить, Валерий Аркадьевич. Поверьте, мне очень жаль, что так случилось.

– Я могу покинуть застенки каземата? – спросил профессор иронично. – Прямо сейчас?

– Да, вы можете покинуть это скверное место немедленно. Это ваше право. Только… Не могли бы вы уделить мне полчаса? Мне необходимо задать вам несколько вопросов. Это касается вашей знакомой – Полины Кравцовой, – тактично попросил майор.