— Тогда заткнись хоть на минуту. Мы пришли поговорить о Мартине Вике.

— Меня же отпустили — спроси дружков в Центральном управлении. Не видел я его и не слышал ничего о нем после «Стренджуэйз». Точка.

— Ты знал, что он болен? — спросила Наоми.

— Кому, как не мне, было знать?

— То есть?

Полубокс не ответил.

— Он сидел с тобой в одной камере полгода, ты должен был хорошо его знать.

— Слушайте, я пытался прикончить его в тюряге. Он выжил. Бывает. Я не злюсь. Тому, кто там не был, не понять.

— Авторитет себе зарабатывал, — констатировал я.

Полубокс с хрустом размял шею.

— На воле я класть хотел на все. — Для наглядности он потряс рукой в трусах. — Все знают. А там приходится быстро делать себе имя.

— И ты так спокойно об этом говоришь?

— Ага.

— Ты сказал, мол, кому, как не тебе, было знать, что Мартин Вик болен, — продолжал я. — Почему?

— Я такое сказал? — Полубокс пожал плечами и свободной рукой коснулся вмятины в черепе. Буквально сунул в нее кулак. — Не помню.

— Сожми яйца крепче и подумай. Мы вот считаем больным тебя. Прикончить человека из-за ста фунтов!

— Суд сказал, это не считается, он хворый был.

— Попробуй не захворай после ста ударов.

Я чувствовал, что Наоми смотрит на меня.

На осколок у меня в руке.

Я опустил его и вернулся к теме разговора:

— Сдается мне, в душе Вик был не так уж плох — спокойный, все в себе держал. Этого ты стерпеть не мог.

— Не так уж плох? — ухмыльнулся Полубокс. — Ну-ну, Коломбо. Неплохой парень с фоточками детишек под подушкой.

— Каких детишек?

— Ты что, тупой? Тех, которых он убил. В основном девчонки, к которой неровно дышал.

— Лиззи Мур?

— Блондиночки.

Я кивнул.

— А чего вертухаям не рассказал про фотографии?

— В тюряге свои порядки. Да и что бы они сделали? Руки бы ему завязали, чтоб не дрочил?

— Тебе, похоже, не все равно…

— Детишки… — Полубокс покачал головой. — Это из-за них у меня. — Он показал на вмятину в черепе. — Не давал отчиму лезть к младшей сестренке.

Я уставился в пол. В поле зрения вплывали огненные сполохи.

— И ты решил наказать его сам, — подытожила Наоми.

— У мужика должны быть принципы насчет того, с кем сидеть, а с кем — нет. — Полубокс вытащил руку из трусов и понюхал. — Да забыл я про этих сокамерников. Сразу, как только вышел.

— Зачем тогда приходил к больнице Святой Марии дважды за эту неделю? — спросила Наоми. — Получается, не забыл?

Полубокс помолчал, потом медленно просунул руку под резинку и принялся совершать круговые движения, как если бы в раздумье массировал виски.

— Голову ходил проверять.

— Хорошая идея, — согласилась Наоми. — Вот только в журнале записи пациентов тебя нет.

Полубокс осклабился, сверкнув брекетами.

— Так зачем было околачиваться возле той самой больницы, где в это время умирал совершенно забытый тобой Вик?

— Навещал кое-кого.

— Разумеется, — сказал я. — Наверное, Акселю ботокс кололи, чтобы хмурился пореже. И ты ему фруктов принес.

Полубокс ничего не сказал.

— Наши пнули тебе под зад, потому что не знали всей полноты картины, а мы знаем. И ты на ней точно есть. Если что, будет нетрудно повесить на тебя убийство Мартина Вика. Учитывая твой послужной список, предыдущую попытку покушения и записи с больничных камер наблюдения. Да это нам понадобится головы проверять, если мы тебя отпустим — с таким-то багажом.

— У меня алиби на ночь субботы. Я был здесь с Аксом. А раз нет записей, хрен вы чего докажете. Таков закон.

— Никогда про такой не слышал, — заметил я. — Так зачем ты ходил в больницу?

— Навещал кое-кого, — повторил Полубокс.

— И кого же?

Его выражение лица изменилось, и наконец он кивнул:

— Да шалаву одну. С татушками на роже.

Я достал из кармана листок с фотороботом женщины в зеленом спортивном костюме. Развернул распечатку и протянул Полубоксу.

Он кивнул:

— Что, какая-то важная персона?

— Главная подозреваемая в убийстве Мартина Вика. Ты — второй в очереди. Если найдем ее, твоя жизнь станет намного легче.

Полубокс ничего не сказал, но мерно задвигал рукой в трусах. Видимо, размышлял.

— Как ее зовут?

Он посмотрел в потолок:

— Сказала, что Эстер.

— А фамилия?

— Хер ее знает.

— Как познакомились?

— Отвали.

— Сто пять, — сказал я, глядя на татуировку у него на шее. — Ты до этой цифры умеешь считать?

— Это возраст, до которого я собираюсь дожить, начальник.

Я немного подумал.

— Фрэнк Синатра?

— «Юный сердцем», — удивленно сказал он. — Если доживешь до ста пяти…[12]

— Проблема в том, что ты будешь отсчитывать эти годы в «Стренджуэйз», если не расскажешь, как познакомился с Эстер. Так крупно ты еще не вляпывался, Полубокс. Мы говорим об убийстве копа. От такого не отмыться, и если мы ее не найдем…

— Явилась сюда на прошлой неделе, предложила срубить легких деньжат.

— На чем?

— Сказала, что репортерша. — Он рассмеялся. — Не видел я таких репортерш, но мало ли… Мол, поэтому и нашла, где я живу. Хотела фотку помирающего Вика в свою газетенку. Сказала, люди жаждут его увидеть, но с тех пор, как его загребли, ни одной фотки не было, и никто не знает, как он теперь выглядит. Поэтому нужен человек, который его опознает.

В этом был некий смысл, пусть и извращенный. Мартин Вик сильно изменился внешне за последние двадцать лет, и без такого опознания фотография ничего бы не стоила. А кто, как не бывший сокамерник лучше всех справится с этой задачей?

Полубокс пожал плечами:

— Ну, я и пошел. Она показала мне фотку, я кивнул. Ну и она заплатила.

— Сколько?