Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Будто кто-то плеснул им в лицо кислоту, нет, словно кто-то острейшей бритвой полоснул аккурат по глазным яблокам. Но резь слабела, и сквозь слёзы виднелась абсолютно белая размытая пелена. «Это что, шутка?» – подумал Фёдор и вновь плотно закрыл ладонями лицо. «Может, я в раю? Или, быть может, я ослеп? Для слепого всё вокруг абсолютно чёрное? Или абсолютно белое? А, впрочем, какая разница?»
Нескончаемый поток панических мыслей Фёдора прервался, когда кто-то вновь достаточно уверено потянул его за рукав. Он попытался рассмотреть кто это, и увидел спокойного, улыбающегося старика в тёмных альпинистских очках. Фёдора захлестнула ярость:
– Какого чёрта? Ты не мог предупредить меня о необходимости надеть очки?
– Это очевидная вещь, мне даже в голову не пришло, что ты окажешься настолько недальновидным. Впрочем, когда ты снова сможешь видеть, тебе, поверь, будет не до выяснения отношений.
Старик вновь оказался прав. Когда глаза Фёдора, привыкшие к темноте, вновь смогли нормально видеть, его злость на более хитрого товарища ушла на второй план. Всё, абсолютно всё вокруг было заполнено непроглядной белой мглой. Даже собственные руки выглядели так, будто смотришь на них через непрозрачный целлофан. Силуэт Петровича, который стоял метрах в пяти от него и усердно всматривался в горизонт, был еле виден.
– Что это за чертовщина? – испуганно спросил Фёдор.
– Понятия не имею. Но дышать тут трудновато, попробуем выбраться из этого тумана, – ответил старик и наугад пошёл в неизвестном направлении.
Фёдору ничего не оставалось, кроме как рвануть за ним. Пару секунд, несколько шагов, и ты навсегда потеряешь из виду единственный источник спокойствия и надежды – больного на голову деда, который то ли что-то знает, то ли ему невероятно везёт. Путники прошли несколько сот метров – видимость не изменилась, но заметно ухудшилось их состояние: голова налилась тяжестью, ноги стали ватными и еле двигались.
– Похоже, здесь мало кислорода. Дышать нечем! – проворчал Тарас Петрович, кашляя и расстёгивая ворот.
– Или нас травят, как жуков, какой-то гадостью! – гневно бросил Фёдор, присев на корточки и тряся головой в попытках прояснить разум.
– Плохи наши дела, Федя, похоже, я погубил тебя, прости… – обречённо вымолвил старик и рухнул, как подкошенный.
Фёдор бросился к нему, приподнял его голову и, поняв, что его проводник без сознания, попытался привести его в чувства:
– Петрович, очнись! Очнись! Я без тебя тут сгину со страха! Петрович, прошу, очнись!
Забыв про свинцовую голову и ватные ноги, Фёдор стал что есть силы тащить Петровича, он не знал куда, но надеялся, что туман развеется и станет легче дышать.
– Ещё чуть-чуть, потерпи, Петрович, я тебя вытащу, а ты потом меня вытащишь, потерпи. Сейчас эта мгла кончится, – успокаивал он своего бессознательного друга, а, скорее, успокаивал себя, ведь остаться сейчас одному было хуже смерти.
Он тащил его несколько минут, хотя для него прошла целая вечность, прежде чем окружающая их мгла не стала чернеть. Вскоре стало ясно – чернеет не мгла, чернеет всё для Фёдора: взор, ситуация и, возможно, вся жизнь…
***
Не многие бы пережили то, что пережил Михей, и, наверное, никто не смог бы сохранить человечность и веру в доброту. Однако порой, когда в жизни что-то напоминало ему о былых временах, он становился сам не свой. Так и сейчас, сидя в кресле, туго обвитый дрессированными корнями, Михей орал так, что казалось у него, вот-вот разорвутся все жилы:
– Пусти, чёрт возьми! Я не приемлю такого с собой обращения! Пусти, я должен вернуться к товарищам! Пусти, ведьма!
– Успокойся, и я всё тебе расскажу. И не кричи, я тебя всё равно не слышу, а твои мысли становятся хаотичными, трудными к восприятию.
– Отпусти меня, и я успокоюсь! – продолжал рычать Михей.
– Хорошо, но ты всё равно отсюда не уйдёшь, пока я не закончу, – поддалась Анна, и корни в то же мгновение ослабили хватку, а вскоре и вовсе исчезли, не оставив ни намёка на своё присутствие.
Михей вскочил и попытался уйти, но обнаружил, что проём, через который они вошли, превратился в стену из густо сплетённых растений. Раздосадованный, он несколько раз сильно ударил кулаком по стене и обречённо уткнулся в неё лбом.
– Хорошо, что ты хочешь от меня? – спросил Михей, смирившись с поражением.
– Мне нужна твоя помощь.
– Ты действительно считаешь, что о помощи просят так?
– Нет, но иначе тебя было не остановить. Прошу, помоги нам, пожалуйста! – голос Анны стал мягче и развеял гнев Михея, как солнце – утренний туман.
– Нам? – спросил капитан, нарочно цепляясь к словам, чтобы не выдать трепетное чувство, внезапно зародившееся у него в груди.
– Нам. Нас тут много, мы долгое время не можем обрести покой. Мы устали, а вы – наш единственный шанс…
– Что конкретно я должен сделать? – уточнил разведчик, скрывая необъяснимую печаль.
– Я покажу тебе дорогу, к хранилищу, его нужно уничтожить.
Михей закрыл глаза, он пытался не выдать свои мысли, но почти наверняка был уверен, что у него это не получается:
– Ты погибнешь?
– Я уже мертва.
– Я имею ввиду – окончательно? Перестанешь существовать?
– Да, я перестану существовать.
– Тогда я пас. Моя биография и без того не идеальна, не хотелось бы «украшать» её ещё и вашими смертями.
– Что за вздор? Это не страшнее, чем отформатировать модуль памяти!
– Нет. Наверняка есть другой выход.
– О да, слушай: нужно слетать на одну из соседних планет. Сначала убедить там всех в отсутствии необходимости тебя убивать, а потом разубедить всех в очевидности прелести вечной жизни.
– Так вот в чём дело? – Михей неожиданно для себя расхохотался. – И ты мне рассказывала о пороках нашей цивилизации? Это, будучи пленницей порока своей собственной? – капитан на мгновение сбросил тяжесть превосходства собеседника, так как понял, что их мир не так совершенен, как описывала Анна.
– Это началось недавно, по вселенским масштабам, так что все сказанное мной в ваш адрес абсолютно справедливо. Когда наша цивилизация поддалась соблазну вечной жизни, вы пронзали друг друга копьями.
Капитан вновь посерьёзнел, он уже давно сам себе поклялся вновь вернуть эту женщину к реальной жизни, ведь, похоже, он без памяти в неё влюбился.