Леша противно откашлялся и гаркнул в трубку:

– Да кто ты ему такой, отношения выяснять! Столько лет вы с ним, как в параллельных вселенных существовали, а тут вдруг нужен ты ему! Не знаю, что он хочет, но точно не будет морду бить.

– Мы с ним заочно давно немало знаем друг о друге. Может, накопилось что…

– Ну ты и идиот, каких свет не видывал. Как тебя земля носит, такого пустоголового? А Настя с вами или вы вдвоем?

– Нет-нет, как говорили в том фильме, кузнец не нужен. Хотя это он, наверное, кузнец. Или я?

– Ой, олух. Ладно, сам разбирайся.

Я не хотел заканчивать разговор на отмашках:

– Эй… а я тебя хотел попросить. Ну, чтоб вы с Ильей в машине посидели, пока я буду с ним говорить. А если понадобится огневая поддержка, вы выскочите, зайдете в…

– Все сказал? А то у меня висит дело дорогое. Огневой поддержи я тебе не обеспечу, а вот гвоздичку под Доской почета, где почему-то до сих пор висит твоя физиономия, справлю, если что не так пойдет. Завтра отзвонись после встречи, чтоб я венок успел заказать.

– Доброй ночи, Леша.

– Спокойной ночи.

Мне сильно полегчало от этого разговора. Леша всегда давал силы восстановиться – он не навешивал полезных многомудрых советов, как Илья, и не поучал, как Долинский. Просто говорил то, что нужно сказать, а не то, что я хотел услышать. Жизнь снова приобрела цвет, запах, звуки. Или это был запах джина, который плескался у меня в стакане?

Мы с джином постояли еще минут пять, разглядывая Оперный театр, иссекаемый декабрьским мокрым снегом; потом стакан опустел, и пришлось возвращаться в постылое супружеское ложе.

Не знаю, почему я назвал Летчику «Шато». Я не был там с того самого дня, как провожал безымянного друга в Молдавию и одну ночь «работал» помощником следователя.

Мое место было над лестницей, так, что когда он войдет, я увижу его раньше. Я даже заготовил фразочку из своего любимого «Профессионала»: «Ты забыл, я всегда у тебя за спиной?». Не спорю, я был в напряжении, да еще в каком. Боялся? Нет! Я ничего не боюсь! Да, я боялся, что дам слабину, боялся своего собственного страха. Он пришел, чтобы доказать свое превосходство? Так я не дам ему этой возможности!

Я не успел ввернуть фразочку. Он появился из ниоткуда и упал за столик.

– Ну, здорово! – его рукопожатие было не сказать чтоб зверским, но весомым, ощутимым. Без желания причинить боль, просто показать уверенность.

– Привет!

Мой холодок под сердцем как рукой сняло. Это лишено логики, но вместо того, чтоб испытать прилив гнева, ревности, озлобленности, при виде его лица мне стало легко и спокойно.

– Давно ждешь?

– Да не, нормально, – отмахнулся я. – Ну что, вот мы и увиделись вживую! Что будешь? Здесь есть литровые бокалы…

– А давай менюшку разглядим для начала? – дружелюбно предложил Летчик.

…Не похож он на меня, совершенно. По крайней мере, внешне. Только глаза такие же, светло-карие. Я в них смотрел, как на самого себя. Впрочем, глаза не редкость, у половины страны такие, даже у Лешки.

Мой неожиданный собеседник был в сером свитере в горизонтальную красную полоску, на левом запястье какой-то тоненький браслет, видимо, на счастье. Эти летуны такие суеверные, черти… Единственное, что резало мне глаз, так это его обручальное кольцо. Я старался не смотреть на правую руку.

О чем мог говорить политолог с пилотом? Хотя половина букв в названиях наших профессий совпадают. Мы толком ничего не знаем друг о друге – так ошибочно думал я до конца второго бокала.

– Там такой снег валит… Сейчас бы в Майами, да? – он обжег меня этими словами.

Майами? Почему?

– Майами – хрустальная мечта моего детства. Не касайтесь ее своими лапами! – отметил я, пытаясь изобразить добрую улыбку. – Ты там был наверняка?

Он прихлебнул бронзового пива, поднимая тяжеленный бокал легко, как елочную игрушку, и внимательно взглянул мне в глаза.

– Нет, – ответил.

Лжет? Наверное, да. А почему? Из корректности? Настя запретила меня обижать злить? Интересно, она знает о нашей встрече?

– Я не был там, – твердо повторил Летчик. – Но я тоже хочу… в белых штанах… туда, где мулаты, голубые экспрессы…

– Это скорее про Рио. А Майами, это больше как… «Лицо со шрамом».

И снова по мне словно прошелся разряд: он произнес название фильма одновременно со мной и синхронно кивнул.

– Белый пиджак, шикарный кабриолет, кокс и автомат Томпсона? – он улыбался, но только глазами. – Понимаю. Я хочу жить у моря.

Еще один удар в точку! Но тут мне было, что ответить.

– Мои родители живут в Барселоне. Но в Каталонии, к сожалению, нет филиала ИПАМ, чтоб я постоянно торчал там. Обидно, когда твоя мечта сбывается у кого-то другого, да?

Непонятно, зачем я это сказал: обострение разговора явно не было мне на пользу.

– Ну, тебе не хуже меня об этом знать, – тихо уронил Летчик, перестав улыбаться и словно обращаясь к пивной кружке.

Наверное, стоило сделать вид, что не услышал, или отшутиться. Но в моей крови уже плескались продукты распада нескольких литров очень плотного и крепкого пива, разбавленные адреналином и тестостероном.

– Еще не вечер, – оскалился я.

Он мягко улыбнулся:

– Да нет, уже ближе к ночи.

Я стушевался. Упал взглядом в неравномерную размытую пенную корку на поверхности своего бокала. Я не знал, что ответить. Остроумные ответы, как это обычно бывает, придут постфактум, когда не с кем будет спорить.

Видимо, я замер на большее время, чем мне показалось, потому что Летчик легонько пошевелил меня за плечо.

– Эй, доцент? – спросил он как можно деликатнее. – У тебя все хорошо?

– Все хорошо – не дождешься, – я нашел в себе силы взбодриться, вздобриться и заулыбаться.

Он покачал головой.

– Коль, я пришел просто поговорить с тобой. О жизни, о тебе, обо мне. Не о Насте. Я много о тебе слышал, и мне интересно с тобой. Разве это предосудительно? Разве это не взаимно? Тем более, у нас оказалось гораздо больше общего, чем я мог себе представить.

А ведь прав, морда пилотская: музыкальные и литературные вкусы, мечты, жесты, даже глупая жлобская привычка кидать подставку от пива в пустой бокал… Не говоря уже о Насте.

Летчик продолжал:

– Она ведь моя, да? Ты не… Вы с ней?…

Вот оно как – доблестный «Чкалов» тоже захмелел, хотя и держался дольше моего. Я не ожидал подобного: он спрашивал, будто уточнял – было ли ему о чем беспокоиться? И ему достаточно было моего слова.

В моем помутненном сознании это дало прямую отсылку к Понтию Пилату с его наивным вопросом: «Скажи, ведь казни не было? Не было? Больше мне ничего не нужно!»