своей карьеры. Она не появилась на спектакле и пересекла границу в обществе балетного танцора по имени Дюпон.

Тогда, как и теперь, уклонение от анонсированного спектакля являлось непростительным преступлением. Этим поступком возмутились и Наполеон, и публика. Сначала считалось, что она сбежала с Дюпоном, но потом стало известно, что она подалась в Россию, чтобы сойтись с аристократом по фамилии Бенкендорф, полагая, что он на ней женится.

Бенкендорф стал ее любовником во время своего пребывания в Париже, когда был прикомандирован к аппарату русского посла. Русский дипломат выманил ее из Франции не ради собственного удовольствия, а просто разыграл роль пешки в интриге Санкт-Петербурга.

Царя в то время покорила некая мадам Нарышкина, которую придворное окружение очень хотело заменить. Группа Бенкендорфа планировала использовать Жоржину в качестве приманки. Они думали, что с помощью этого средства царя-батюшку можно будет склонить постепенно возвратиться в объятия царицы. Типично русский прием, хитроумный, но вопиюще неуклюжий.

Конечно, Жоржина и не подозревала, что ее впутают в русскую политику, и уже считала, что она практически замужем. Она написала своей матери во Францию в том же месяце и подписалась «Жорж Бенкендорф»!

Что-то не сработало в этом ухищренном плане, и, хотя царь принял ее и подарил прекрасный набор ювелирных украшений, она, похоже, не произвела на него такого впечатления, на которое рассчитывал Бенкендорф. Несмотря на это, приезд Жоржины в Санкт-Петербург произвел переполох в обществе, так что она решила поселиться там. И она вполне могла поступить именно так, оставить в конечном счете сцену и удачно выйти замуж, если бы между двумя странами опять не разразилась война в начале лета 1812 года.

Война означала нечто большее, чем простое неудобство. Положение Жоржины как француженки и бывшей любовницы французского императора стало бы очень затруднительным и опасным во время французского вторжения, если бы царь Александр был менее любезным человеком. Конечно, Жоржина не старалась сделать все возможное, чтобы остаться незамеченной на фоне неистовых демонстраций патриотизма, которые встречали продвижение Наполеона к Москве.

Победа в битве при Бородине на подступах к старой столице досталась оккупантам дорогой ценой. А в Санкт-Петербурге это отметили как триумфальный успех России с праздниками и иллюминацией. Жоржина, как французская патриотка, не принимала в них участия. Окна ее жилища не освещались и были плотно закрыты. Их бы вдребезги расколотили, если бы царь не распорядился не трогать ее. Она все еще оставалась в Петербурге, когда уцелевшие солдаты голодающей и обмороженной Великой армии, спотыкаясь, переправлялись через Березину, а по Европе пронеслись слова о том, что звезда Наполеона закатилась.

Только один человек на святой Руси не поддался слухам, и этим человеком была Жоржина. Не в силах дольше оставаться среди врагов своей страны или становиться свидетельницей их ликования в связи со страшной бедой, свалившейся на французов, она каким-то образом выправила паспорт, упаковала свои сундуки и отправилась домой через Швецию.

В Стокгольме она натолкнулась на некоторых старых друзей. В промежутке между ее бегством из Парижа и возвращением из России интриги и лесть мужа Дезире, наконец, дали свои плоды. Бернадот стал теперь наследственным принцем Швеции и готовился выступить с армией своих новых сограждан против осажденной со всех сторон нации, чью армейскую форму он носил двадцать лет. Однако его вражда ко всему императорскому не распространялась на отвергнутую любовницу Наполеона. Они с женой приняли Жоржину по-дружески и помогли ей выехать в Дрезден, где французские армии производили перегруппировку, чтобы бросить последний вызов вооруженному континенту.

В пользу репутации Жоржины многое говорит отношение к ней войск, которые тепло приветствовали ее после четырехлетнего пребывания среди их самых злобных противников. Ее отправили в Париж, и бывший любовник сразу же восстановил ее в театре «Комеди Франсез». Перед отъездом она выступила в труппе «Комеди» в Дрездене, и все ее друзья, включая Тальму, с удовольствием приняли ее, даже не вспомнив о неожиданном бегстве в Россию или о почти непростительном поступке — отказе участвовать в оплаченном спектакле.

Императорским указом ее восстановили во всех правах как члена общества, и Наполеон даже распорядился, чтобы ей оплатили все годы ее отсутствия. Однако в данном случае он оказал ей дурную услугу, потому что, когда об этом стало известно, среди лояльных членов труппы возникла горькая обида.

Жоржина оставалась во Франции при вторжении союзников и во время пребывания Наполеона на Эльбе. Когда император возвратился, чтобы дать битву при Ватерлоо, она еще раз оказалась на виду, когда оказала полезную услугу делу императора. Так или иначе, но ей удалось заполучить документы, компрометировавшие начальника полиции Фуше, и эти документы она отослала Наполеону, даже не подумав о вознаграждении.

Наполеона тронуло это проявление верности. С типичным для него тщательным подходом к деталям он установил, что она очень сильно нуждается.

«Она не сказала вам, что села на мель? — спросил он посыльного, и, когда тот ответил отрицательно, он добавил: — Ну, мне стало известно, что это именно так! Передайте ей двадцать тысяч франков из моих личных средств!»

Битва при Ватерлоо была проиграна, и друзья Наполеона дорого заплатили за свою лояльность к нему. Бурбоны, укатившие во вторую эмиграцию за ночь до приближения Наполеона к Парижу, вновь возвратились, заручившись поддержкой союзников. Они тут же отпраздновали свое торжество, застрелив Нея и охотясь за другими видными бонапартистами, обрекая их на изгнание и нищету.

Фиалка была эмблемой императора Наполеона, и Жоржина, демонстрируя свое обычное безразличие к собственным интересам, возмутила управляющего театрами, открыто демонстрируя букет фиалок в разрезе своего платья. Этот мужественный, но глупый жест привел к немедленному изгнанию ее из Парижа.

В течение пяти следующих лет она выступала в провинциальных театрах, а потом, когда пламя ненависти стало гаснуть, проскользнула обратно в Париж и примирилась с Бурбонами. Она все еще сохраняла столь большую популярность, что не подлежала открытому преследованию. Ей дали возможность выступить для заработка в опере, где парижане устроили ей потрясающую встречу.

Надежно восстановив свои позиции, она превратилась в звезду романтической драмы, добившись целого ряда блистательных успехов, а позже разъезжала с гастролями по Италии, Австрии и России, играя в ряде великолепных спектаклей.

В конечном итоге ее придавила плоть, а не глупость.

Она цеплялась за остатки своей профессиональной репутации с таким упорством, вызывавшим едва ли не жалость, снова и снова пытаясь преодолеть свой ужасный недостаток и сохранить место под солнцем, но в мае 1849 года, когда ей было почти шестьдесят два года и она походила на слониху, полностью отказалась от борьбы и ушла со сцены.

За