обвинил ее в том, что она бесчувственная. Жара от камина и отблески пламени на каминной решетке выручили, так как глаза ее увлажнились. Он моментально пришел в восторг, и она постаралась скрыть свою неловкость, когда он поцеловал то, что ему показалось слезами, пролитыми в связи с его отъездом.

«Я его любила, поэтому на самом деле не вводила его в заблуждение», — чуть ли не оправдывается Жоржина. Похоже, она не понимала, как много узнала о нем с того вечера, когда посмеялась над ним, оттого что он поцеловал вуаль князя Сапеги.

Но это конкретное пролитие слез дало немедленную и неожиданную выгоду. Он сразу же достал бумажник и засыпал ее колени кредитками. А утром, когда он уехал, она вдруг разразилась слезами, которые не имели ничего общего с отблесками от каминной решетки.

На их встречах слезы проливались редко. Гораздо чаще звучал смех, а также грубоватые шутки, что в ее присутствии приводило его в жеребячий восторг. Она представляла собой эмоциональную отдушину, которая использовалась, когда тяжесть ответственности грозила раздавить его. Однажды вечером он спрятался от нее, но в конце концов она нашла его под ворохом подушек. В другом случае она вызвала Константа среди взрывов хохота и потребовала ножницы.

«Что ты собираешься отрезать?» — поинтересовался Бонапарт с напускной тревогой, а когда она хотела отхватить прядь его волос, он убежал от нее, приговаривая, что у него и так их мало. Однажды у них произошла не очень серьезная ссора, когда он стал принуждать ее выйти замуж за одного из генералов. Тут он задел ее гордость, и она разозлилась на него. Но даже такая размолвка закончилась хохотом, и речь больше не заходила о том, чтобы найти ей мужа. Однако произошел в некотором смысле более зловещий случай, который чуть не втянул ее в политические интриги, и это, несомненно, произошло бы, если б она была поумнее или ей было бы легче угодить.

В период консулата многие английские путешественники воспользовались Амьенским мирным договором, чтобы посетить Францию, которая оказалась отрезанной для иностранных посетителей в результате десятилетия революционных потрясений и последовавшего за ними конфликта между Республикой и остальной Европой.

Среди посетителей Парижа, приехавших весной, находился некий капитан Хилл, офицер, который наверняка находился на службе разведывательного ведомства Питта.

Капитан Хилл установил контакт с Жоржиной и настойчиво пытался убедить ее эмигрировать. А когда она запротестовала, он сообщил ей, что она понравилась принцу Уэльскому, и тот готов подарить ей все, что угодно, если она переедет в Англию.

Вполне очевидно, что подобное приглашение было всего лишь приманкой. Английские шпионы считали, что возобновление войны — вопрос всего лишь каких-нибудь нескольких месяцев, поэтому для них чрезвычайно полезной оказалась бы продажная любовница консула. Особенно в свете того, что парижское подполье кишело роялистами и якобинцами, замышлявшими убийство Наполеона.

Когда Хилл в первый раз попытался установить с ней контакт, она отказалась встретиться с ним, но в конце концов его настойчивость возбудила в ней любопытство, и они встретились в условленное время в Булонском лесу.

Она нашла его предложения забавными и сразу же рассказала о них Наполеону. Первый консул тоже расценил их как шутку, во всяком случае внешне, но информацию об этом направил начальнику полиции Фуше, и о предприимчивом английском капитане больше ничего не было слышно.

В ноябре 1804 года Наполеон предупредил ее, что приближается событие, которое помешает ему встречаться с ней на протяжении довольно длительного времени. Она восприняла это как намек на то, что возвышение его до уровня императора положит конец их дружбе. Перспектива потерять его ввергла ее в такое подавленное настроение, что она не смогла заставить себя пойти на церемонию коронации в собор Нотр-Дам.

Она частично наблюдала процессию из здания напротив Нового моста, и свойственное ей дружелюбие отразилось в ее замечаниях о Жозефине, ставшей императрицей. Позже Жоржина писала: «Она была великолепна — ей всегда были присущи изысканный вкус к одежде и благожелательный взгляд, который привлекал к ней людей. На этот раз она выглядела просто и очаровательно… величие не изменило ее! Какое несчастье для Франции и для императора, что он впоследствии развелся с ней».

Спустя десять дней после коронации по указанию свыше давали спектакль «Цинна», на котором присутствовали император и императрица. Императорскую чету встретил гром аплодисментов переполненного зала, когда они появились в театре, но бедная Жоржина должна была исполнить свою роль, ни разу не взглянув на императорскую ложу. Если бы она это сделала, говорит она, и встретилась бы взглядом с императором, она бы вконец сломалась. Но при том, как это прошло, ей пришлось унять свои эмоции. Любезный Тальма, который знал, что она должна была испытывать, сделал все от него зависящее, чтобы ей помочь и подбодрить ее.

Когда занавес опустился, гримерную комнату Жоржины до отказа заполнили возбужденные знаменитости, среди них Талейран, который прихромал туда и дразнил ее, называя кокеткой!

Талейран прославился своим неприятным чувством юмора.

Пять недель спустя после коронации ее удивило неожиданное появление Константа с привычным приглашением.

Жоржина провела несколько часов за своим туалетом, прежде чем отправиться в Тюильри. Ее проводили в императорские апартаменты трудным кружным путем, и он изо всех сил постарался воскресить прежнюю веселую атмосферу их отношений.

Ему это не удалось. Даже его обаяние не смогло преодолеть возникшую теперь перед ними преграду, и Жоржина, неохотно взрослевшая, смирилась с переменой, навсегда произошедшей в их отношениях. «Император увез с собой первого консула», — с печалью заметила она.

Между ними встало не только его новое величие. Некоторые из простых запросов Наполеона легли на алтарь собора Нотр-Дам, и он предпочел искать теперь утешение в более утонченном обществе мадам Дюшатель, изящной и поразительно красивой блондинки, которая прислуживала Жозефине и которая во всех отношениях отличалась от невысокой пухленькой трагедийной актрисы.

Возможно, менялась и сама Жоржина, потому что она начала заглядываться на других мужчин: на Демидова, русского финансиста с огромными средствами с сибирских железорудных шахт, и на Меттерниха, австрийского дипломата, который в предстоящее бурное десятилетие сделает больше кого бы то ни было другого для свержения империи. Меттерних уже снискал себе громкую славу женского угодника и хвастался тем, что у него одновременно никогда не было меньше полудюжины наложниц.

Однако в годы, предшествовавшие новому шторму в Европе, Жоржина все-таки изредка посещала Тюильри по ночам. Из описаний кого-то другого мы узнали о том, как однажды в императорских покоях ее застала Жозефина.

Похоже, что нет настоящих подтверждений того, что именно Жоржина сыграла главную роль в этом