— Значит, ей повезло больше, чем мне.

— Я спрашиваю, в чем упрекала вас дочь?

— Если вы этого добиваетесь — пожалуйста! В том, что меня нет рядом с мужем в такой трудный момент.

— Она считает виновным отца?

— А если и так?

— И Гюс, наверно, тоже?

— Гюс еще в том возрасте, когда отец кажется божеством, а мать ведьмой.

— Когда вы явились в кабинет мужа, вы знали, что я там?

— Нет, я полагала, что вы не можете быть повсюду одновременно и надеялась застать мужа одного.

— И вы спросили его…

— Вполне естественно. В подобных обстоятельствах этот вопрос задала бы своему мужу любая жена. Вы видели, как он реагировал? По-вашему, нормальный человек стал бы топать ногами и изрыгать проклятия?

Почувствовав, что попала в цель, она раздавила сигарету о мраморную пепельницу и закурила новую.

— Если хотите еще о чем-нибудь спросить — я к вашим услугам.

— Вы уже завтракали?

— Не беспокойтесь об этом… А если вы сами проголодались…

Выражение ее лица менялось каждую минуту. Поведение тоже. Она опять стала светской дамой. Чуть откинувшись на спинку дивана и полузакрыв глаза, она потешалась над комиссаром.

В начале разговора с мадам Парандон комиссару приходилось сдерживаться. Но мало-помалу раздражение сменилось грустью. Он почувствовал себя неумелым и неуклюжим, отдавая себе отчет, как не хватает ему данных, чтобы успешно провести подобный допрос.

В конце концов он примостился на одном из слишком хрупких для него креслиц и, не выпуская из руки потухшей трубки, сказал спокойным глухим голосом:

— Послушайте, мадам. Хотя вам кажется, что я настроен по отношению к вам враждебно, это не так. Я всего лишь служащий, и моя обязанность — отыскивать истину всеми имеющимися в моем распоряжении средствами.

Я еще раз задам вам тот же вопрос. Прошу вас подумать, прежде чем отвечать, взвесить все за и против. Предупреждаю, что если впоследствии будет установлено, что вы солгали, я сделаю из этого соответствующие выводы и попрошу у следователя ордер на арест…

Наблюдая за ней, Мегрэ не отводил взгляда от рук, выдававших ее внутреннее напряжение.

— Выходили ли вы из своей комнаты после девяти часов утра и ходили ли зачем-либо в направлении кабинетов?

Она и глазом не моргнула, не отвернулась. Как и просил комиссар, она не спешила с ответом, хотя ему было совершенно ясно, что она ничего не обдумывает — ибо раз навсегда определила свою позицию. Наконец она бросила:

— Нет.

— И даже не показывались в коридорах?

— Нет.

— Не проходили через гостиную?

— Нет.

— Даже случайно не заходили в комнату к мадемуазель Ваг?

— Нет. И могу добавить, что считаю эти вопросы оскорбительными.

— Я выполняю свой долг.

— Вы забываете, что мой отец еще жив.

— Это — угроза?

— Нет, просто я хочу напомнить, что вы не в своем кабинете на набережной Орфевр.

— А вы хотите, чтобы я препроводил вас туда?

— Не посмеете.

Он решил не разуверять ее. Ему случалось удить рыбу в Мен-сюр-Луаре и однажды ему попался угорь. Какого труда стоило снять его с крючка! Он скользил между пальцами, упал на травянистый откос и в конце концов улизнул в реку.

Но он пришел сюда не забавы ради. Он не рыбачил на удочку.

— Итак, вы отрицаете, что убили мадемуазель Ваг?

Опять рутина. Всегда одни и те же слова, и тот же взгляд человека, отчаянно старающегося понять другое человеческое существо.

— Вы же это знаете.

— То есть что знаю?

— Что убил ее мой муж.

— С какой стати?

— Я вам уже сказала. При состоянии, в котором он находится, совсем не нужны какие-то определенные причины… Я вам открою одну тайну, которую никто не знает, кроме меня. Муж признался мне в этом еще до нашей свадьбы… Он побаивался ее, очень долго откладывал… Тогда я не догадывалась, что он все время советовался с врачами.

Вы ведь не знаете, что когда ему было семнадцать лет, он покушался на самоубийство, считая себя неполноценным? Да. Вскрыл себе вены. А когда потекла кровь — перепугался до смерти и стал звать на помощь… сказав, что это получилось нечаянно.

Вам, конечно, известно, что означает склонность к самоубийству?

Мегрэ жалел, что не захватил с собой вино… То-то удивились Бол и Тортю, когда вернулись и нашли в кабинете бутылку Сент-Эмилиона… И, конечно, уже прикончили ее…

— Его мучила совесть. Он боялся, что дети у нас будут ненормальные… Когда Бэмби была маленькой, только начала говорить, с какой тревогой он следил за ее развитием!..

Может быть, она говорила правду. В ее словах несрмненно заключалась доля правды, но комиссар чувствовал какой-то пробел, какое-то несоответствие между ее словами и действительностью.

— Он одержим страхом болезни и смерти. Доктор Мартен знает об этом.

— Я виделся сегодня с доктором Мартеном. - Казалось, удар попал в цель, но тотчас же к ней вернулась обычная уверенность.

— Он сказал вам об этом?

— Нет. И ему лаже в голову не пришло, что ваш супруг мог убить…

— Вы забываете о профессиональной тайне, комиссар… И вдруг перед ним словно блеснул какой-то просвет, но пока еще далекий, смутный…

— Я говорил по телефону с вашим деверем. Он в Ницце, на конгрессе.

— Это было уже после… происшествия?

— До.

— И что же он?

— Во всяком случае, он не счел нужным рекомендовать наблюдение за вашим супругом.

— Однако он ведь должен знать…

Она снова закурила сигарету. Курила она непрерывно, одну сигарету за другой, глубоко затягиваясь.

— Разве вам не встречались люди, потерявшие всякую связь с жизнью, с действительностью? Люди, которые выворачиваются сами перед собой наизнанку, как перчатка.

Поговорите с нашими друзьями — с нашими приятельницами, пусть они скажут — проявил ли муж интерес к кому-нибудь из них? Уступая моим настояниям, ему иногда приходится бывать с гостями, но при этом он почти никого не замечает, почти ни с кем не разговаривает… Весь уходит в себя…

— Скажите, пожалуйста, он сам выбирает знакомых?

— Это люди, с которыми мы должны встречаться По своему положению. Люди нормальные, ведущие нормальный образ жизни.

Мегрэ не спросил ее, что она называет нормальным образом жизни, считая, что лучше дать ей высказаться. А ее монолог становился все более назидательным.