Но он не мог перестать кашлять.

Красный свет вспыхнул в цифровом глазу, вмонтированном в правый глаз Эй’Брая, но он это едва заметил. Уровень сахара в крови сильно упал. Он ничего не ел несколько дней. Запасы глюкозы иссякли. Началась катаболическая реакция в мышцах.

Контроллер состояния здоровья подавал сигналы – велел поесть. Но мысль о еде, которую оставили ему Сектилии, стала отвратительной. Он просто зверь в клетке, которому задают корм. Ему было мерзко.

Он даже не помнил вкуса настоящей еды, которую ел в детстве – дичи, пищи его предков. Он знал только сбалансированные питательные кубики на основе растительного белка, имеющие вкус рыбы. Чтобы получить их, нужно было нажать на кнопку.

Вся еда была одинаковой. Тот же вкус. Та же текстура. Она поддерживала его жизнедеятельность, но не насыщала. Он больше не хотел такого.

Он дрейфовал по своей клетке, следуя искусственному течению, безразличный к состоянию корабля и к нуждам людей, оставшихся на планете под ним. Он слышал их призывы, но как будто издалека. Они не привлекали его внимания. В голове раз за разом прокручивались одни и те же мысли.

Его терзала агония. Щупальца сжимались судорогами. Сердце билось не в такт. Нервы как будто дрожали – или дергались от резкой боли. Он не мог дистанцироваться от нее. Он не мог остановить свою болезнь.

Его бросили умирать, и никто даже не задумался об этом. Им и его расой пожертвовали, как только у Сектилиев возникла проблема. Если бы чума захватила не всех, если бы часть Сектилиев выжила на сломанном корабле – их бы тоже позабыли вместе с ним где-то в космической глуши?

Сектилии заботились о выживании своего вида. Многие погибли. Они восстанавливали рухнувшее общество. Это было понятно и правильно.

Но он не мог простить им того, что с самого детства его убеждали, будто он один из них. Он вырос с этой мыслью. Он впитал их культуру, их менталитет, привык к их системе наград за доблесть и благородство.

Кубодера схватили, выдрессировали, обращались с ними, как с любимыми членами семьи, а потом бросили.

Но не обманывал ли он сам себя? Их схватили силой или похитили?

Джейн однажды спросила, был ли он рабом. Он ответил, что этот вопрос смехотворен. Но было ли это правдой? Или ее интуиция, как всегда, сработала?

Сектилианский ребенок спросил у Джейн, разумны ли Кубодера. Всего через пару десятков лет после чумы их перестали даже изучать в школах? Даже как часть истории? А как насчет зоологии? Астрономии? Инженерного дела? Психологии?

Считались ли Кубодера равными? Или их просто использовали, пока обстоятельства этому благоприятствовали? За несколько веков своей жизни он узнал очень многих людей и ко многим привязался. Любили ли они его в ответ – или просто лгали, чтобы успокоить свою вьючную скотину?

Тепло, юмор, совместные воспоминания. Он видел их разум. Он бы заметил обман. Или он обманывал сам себя?

Но только не с Квазадор Дукс Рагет Элией Хатор. Рагет.

Она была единственной Сектилианкой, которая позволяла ему – нет, настаивала, чтобы он использовал ее домашнее имя. Это было таким вопиющим нарушением протокола, что он соглашался на подобное только в самые редкие трогательные моменты. Она действительно его любила. В этом он был уверен.

Она заботилась о нем больше, чем кто-либо еще. Она полагалась на него и его мудрость, расширила его доступ к системам, держала ближе к себе.

Она верила в него и считала его другом. Уважала. Делила с ним свою жизнь.

Он всегда пытался сильнее сблизиться с ее предшественниками, но немногие это выносили. Это казалось им фамильярным и неуютным. Его использовали для общения с кораблем и командой, и хватит с него. Его никогда не подпускали ближе, держали на поверхности. Делились с ним только теми воспоминаниями, к которым их обязывал древний договор между расами.

В обмен на профессиональные услуги Кубодера им должны были в достаточной мере компенсировать заточение. Поэтому им разрешали общаться с учеными, смотреть в их разум во время исследований и экспериментов. Кроме того, ожидалось, что им дадут доступ к более старым воспоминаниям, чтобы позволить им изучить всю Вселенную глазами Сектилиев, увидеть ее так, как им никогда бы не позволило физическое тело.

Рагет однажды сказала, что ритуальное разделение с ним разрешенных воспоминаний позволило ей прожить жизнь заново. Сказала, что вспомнила детали, ощущения и чувства из далекого прошлого, и это было прекрасно.

Это все исходило из ее разума, но становилось новым для нее самой и наполняло воспоминания смыслом. Если она помнила только, что стоял ясный день, то теперь вдруг видела, как рассвет красил стены дома в розовый. Она замечала вкус воздуха и касание ветра. Ее разум хранил множество деталей, но она не знала, как получить к ним доступ, – а он знал.

Она часто говорила, что он возвращает ее в юность.

Они оба любили эти моменты.

Неважно.

Неважно. Больше – нет.

Его соплеменники мертвы. Он больше не сможет обратиться к ним за поддержкой и не попросит помощи. В любом случае для этого он слишком горд.

Вдруг он подумал, что… может быть… он все-таки повлиял на их жизнь, даже если они сами этого не заметили. Когда на корабль приходили новые члены экипажа, которые раньше никогда не ступали на борт, а жили в колониях или на Сектилии, поначалу их не слишком любили. Частенько они казались эгоистами. Жизнь на корабле очень отличается от жизни на планете, на станции или на форпосте. Всегда приходится что-то пересматривать и менять, и одни приспосабливались лучше других.

Но анипраксия меняла людей. Во всяком случае, большинство. Все, кому доводилось жить на корабле, знали об этом. Это как второе взросление. Шанс заново развить свой ум, увидеть другие точки зрения, обрести эмпатию и сострадание. Многие из Квазадор Дукс, выходя в свое время в отставку, становились правителями своих миров, используя полученные на корабле навыки.

Может быть, это он помогал им меняться. Время, проведенное на корабле, совершенствовало их личность. Он был почти уверен, что члены команды отдали бы за него жизнь, если бы вдруг пришлось, как и он за них.

И еще он знал, что, хотя новое поколение Сектилиев, никогда не видевшее кораблей, было к нему безразлично, его жизнь все же… казалась лучше, чем могла бы быть без них. Хоть и в заключении, он прожил долгую жизнь и многое видел, пусть и чужими глазами. Он совершенно точно прожил дольше своих диких братьев и сестер, живших в мире, имени которого он не знал.

Эта жизнь, жизнь его предков, была животным существованием. Голод и обжорство. Борьба и вечная опасность. Однажды спарившись, он был бы обречен на смерть. Его партнерша следила бы за потомством, пока оно бы не вылупилось, а потом бы тоже умерла. Никто из них не увидел бы своих детей взрослыми, в отличие от людей и Сектилиев. Его детей пожирали бы сотни хищников, и выжил бы один или два. Он был лишен этой боли.