Дочь склонилась над тетрадями еще ниже.

– Пап, я днем играла, пока ты на работе был. Чтоб тебе вечером не мешать.

– Запомни, дочь, отцу ты никогда не помешаешь. А что это мать мне сегодня говорила, что ты в консерваторию вроде не особо поступать хочешь?

– Если честно, совсем не хочу.

– Как это? Столько лет занималась! А что хочешь?

– Хочу что-нибудь про экономику, финансы. Или историю учить. В Финансовую академию можно. Пап, ты подумаешь, может? Если б ты мне взял репетиторов, я бы все лето историей и математикой занималась.

– В выходные поговорим на эту тему, а сейчас – марш за рояль.

– Поздно, какой рояль! Завтра контрольная по истории, я сегодня четыре часа за роялем…

– Значит, завтра пять отсидишь. Ладно, готовься. Только не нужна твоя история никому.

– Можно подумать, кому-то моя музыка нужна, – буркнула дочь, закрывшись от отца книгой.

«Распустила дочерей, – бесился Чернявин, спускаясь по лестнице. – Пока у меня был бизнес и я был свободный человек, хоть какое-то время было за ними приглядывать. А теперь вкалываю, как собака, до ночи, без моего глаза все распоясались».

Мысли перескочили, он вспомнил, как здорово сегодня с мужиками на работе развели директора Петрозаводского ЛПЗ – по понятиям, без слов, одним выразительным взглядом. Мужики ему согласие на налоговые льготы, а Чернявин это дело в Минфине перекроет, пусть второй разок занесет. По Самбальскому он задание уже, считай, выполнил. Заключение о нарушениях приватизации ему сильное сделают. А дальше уж пусть Склярушка сам-сам-сам.

На душе потеплело от мысли, что он так быстро стал своим на новой службе… Еще с полгодика покрутиться, правильных людей поприваживать – и такую власть под себя подгребет… Очнутся – а уж поздно будет… С комбината-то ему и так капает…А как иначе? К кому им идти придется, когда хвост прищемят?..

Недавно Заяц прибегал. Радостный. Сбыл-таки он свой картонный, теперь его халабуда – дочернее предприятие «Звездного». Это-то Скляру зачем? А самого Зайца на «Звездный» генеральным поставили. Это вообще плевок в морду: Зайца они, выходит, к себе допустили, а его – нет. Но обида тут же и прошла. Пусть Заяц попрыгает при них, пусть покрутится. Не понимает, дурачок, что его на сдачу поставили. Ему же, Чернявину, и сдадут. А к нему самому – еще пара-тройка месяцев – фиг подкопаешься. Оборону по периметру он себе строит на все случаи жизни. Все придут – и Скляр, и Александров. Будут в ногах у него валяться, а он…

Власть, которой наделила его судьба, казалась Чернявину безмерной. По воскресеньям в церкви он вопрошал заступницу: что же еще в моих силах, подскажи? «И воздастся каждому по делам его»… Так и по грехам воздастся, как иначе? После церкви и обеда прилег отдохнуть, и подумалось ему, что воздать-то, в первую очередь, надо обидчикам по их грехам. За земляного червяка они его держат, а сами-то ничем не лучше. Чем они лучше? Тем, что заносят выше и к высоким кабинетам себя приближенными мнят? Так это ж в момент рушится! Сквитается он со Скляром за комбинат, это точно, и никакой тесть тому не поможет. А этого стукачка ссученного, Александрова, он просто замочит, по миру пустит. Чернявин так ясно представил себе, что нет ничего невозможного. До нитки обобрать и по миру пустить.

Это «по миру пустить» вносило странную ясность в мысли.

В Италии все прошло как по нотам. Премьер, конечно, слышал про холдинг, но виду не подавал и отношения к проекту не высказывал. Скипа пробросил, правда, что в России, похоже, начинается новый этап передела собственности, но тут же добавил, что это, видимо, назрело. Лес – отрасль раздробленная, нужны крупные игроки и серьезные деньги на модернизацию. Так и сказал, при премьере, молодец.

На опере в «Ла Скала» Александров, Коля и Скипа сидели с женами рядом с центральной ложей, где премьер обнимался с Берлускони. Скипа подмигивал Александрову. Ночью премьер улетал в Москву, Александров – с ним.

Катюня попыталась закатить скандал, но Коля ее угомонил: три часа на борту премьера – такими возможностями не бросаются.

– Мы, Катюнь, на самолете Платона в воскресенье вернемся. У вас, девочки, два дня заслуженного отдыха. Будете валяться в шезлонгах, а мы с Платоном будем вас шампанским из шлангов поливать.

Если смотреть от Сермионе, то вилла Скляра стояла на левой, менее оживленной, стороне озера, где, кроме местечка Гарньяно и виллы Муссолини, утопающей в зелени, не было ни городишек с магазинчиками на променадах вдоль берега, ни аттракционов, ни толп туристов. Тишина и природа. Особняк – типичное итальянское палаццо – не поражал вульгарной роскошью и не был похож на дворец. Он подковой опоясывал площадку с открытым бассейном, который переходил в бассейн крытый. По периметру стояли старинные уличные фонари. Галерея вдоль фасада вымощена была состаренным мрамором.

Платон принялся снова рассказывать, кому принадлежала вилла, кто архитектор. Но Катюня в свойственной ей манере заявила, что все это она слышала в прошлый раз, и вся компания расселась в галерее в ожидании позднего ужина с шампанским.

В прошлый раз, в конце февраля, несмотря на солнце, все же было слишком холодно. А теперь даже ночная тьма была теплой, мягкой, нежной. Все притихли. Журчали крохотные фонтанчики, мерцая в лучах скрытой подсветки.

– Платоша-Тотоша, это у тебя антиалкогольные капканы? Спьяну можно и навернуться.

– Коль, ты и пьяным не навернешься… Смотрю на вас с Костей: закалку старого разведчика не прокуришь, не пропьешь. Я по сравнению с вами пацан, – откликнулся Платон.

– Ты – олигарх, а мы – так, банкиры на мелкой марже.

– Ага, кило сала положили в холодильник, кило вынули. А к рукам-то прилипло!

– Вика, в прошлый раз хотела спросить: там в зале – подлинные гобелены? Или новодел?

– Восемнадцатый век, с тосканских аукционов.

– Ты что – сама выбирала?

– Нет, конечно, Катюнь. Они вместе с домом продавались. Провенанс прекрасный.

– Наверное… Ты уверена, что балки в кухне хорошо сочетаются с изразцами?

– Кать, у меня нет времени заниматься этим домом. Мне сейчас главное – свой проект в Лондоне обустроить.

– В Лондоне? И что ты там собралась делать?

– Начинаю с благотворительных фондов. В перспективе, конечно, надо собственный сделать. Какой – пока не скажу, секрет.

– Собственный фонд в Лондоне?!

Катюня обомлела. Эта прошмандовка Вика, никогда не стоявшая у плиты, не мывшая раковины и унитазы, как Катюня в Йоханнесбурге, – будет сидеть в наблюдательных советах английских фондов, карабкаясь все выше и выше, цепляясь за родственников королевской семьи! А Катюня не может освободиться от своего жалкого издательства, потому что тогда вообще нечем будет заняться.