Поэтому насчет повторных заносов «папе» бумаг Скляр просто наврал. Точнее, присочинил. Да, он ходил к Португалову с бумагами Константина. Но тот уже ясно дал ему понять что – мол, какого рожна? Сколько можно-то? Скляр и сам расстроился…

Из Центробанка пришло то ли указание, то ли рекомендация, понимай, как хочешь: согласовать условия сделки с антимонопольной службой. Дескать, Русмежбанк – это акционерное общество, имеющее стратегическое значение для обеспечения обороны страны и безопасности государства. Это, конечно, мутил Пригожин – раз не только команды сверху, но даже кивка оттуда нет, значит, надо ставить палки в колеса и прикрывать собственный зад.

Посоветовавшись, Коля с Александровым решили не артачиться, не спорить, что ФАС тут вообще ни при чем. Проще получить искомое письмо. Антимонопольная служба – под Минэкономики, Чернявин и обеспечит, причем тихонечко, понизу, не привлекая внимания.

– А что, Костя? Заказывали письмо? Нате! Пригожин получит и утрется.

– Ты думаешь, Пригожин в антимонопольном не проложился? – Александров и Коля сидели, как обычно, вдвоем в обеденной комнате, примыкавшей к Колиному кабинету.

– Конечно, проложился, но им-то он кто? Ни брат, ни сват. Как ФАС от Центробанка зависит?

– Ну да… А Чернявин им начальник…

– Начальник не начальник, но ФАС – под Минэко. Если Чернявин снизу аккуратно и по-тихому зайдет – чего наверху кому-то в обратку отыгрывать ради Пригожина? И не с руки, и лениво.

– Надо же! – усмехнулся Александров. – Мне его теперь и вызывать-то не по протоколу. Замминистра! Придется тебе, Коль, ехать.

Коля отлавливал Чернявина дня три. Их с Александровым это нисколько не удивило и не напрягло. Ясное дело, продемонстрировать, кто теперь кому начальник – отказать себе в таком удовольствии Чернявин не в силах. Ну и пусть почешет свое эго, ничего страшного. Добившись приема, Коля отправился в Минэкономику, мобилизовав весь запас обаяния и кротости. Вернувшись, доложил, что все прошло мило. Мелкий в министерстве приосанился, обрел спокойствие и даже приветливость. Похоже, даже поумнел. С пониманием отнесся к проекту письма в ФАС, взял два дня на проработку ответа в недрах службы и пообещал тут же отсигнализировать, когда сбрасывать письмо официально. Проект ответа тоже принял, покивал, сказав, что не видит трудностей с подписанием.

Чернявина, по обыкновению, пот прошиб, когда секретарь доложила, что с ним хочет встретиться сам Трофимов Николай Николаевич. Но тут же он и сообразил, что это означает не требование, а просьбу.

Он принял Трофимова с приветливой сдержанностью, слушал, не перебивая. Конечно же, пообещал полную поддержку. После встречи еще дня два пребывал в полном восторге. Вот оно! Пошли, пошли к нему на поклон даже те, кто, казалось бы, от Минэкономики и не особо зависит. Все в этом мире зависят ото всех. Вот и Александрову приспичило. Чернявин лелеял это чувство, решив звонить к концу недели, не раньше. Не Трофимову, конечно, только самому Александрову…

Приемная Александрова ответила не слишком любезно, но меньше чем через час, уже с придыханием, спросила, можно ли соединить его с Константином Алексеевичем.

– Константин Алексеевич, тут ваш помощник у меня на приеме был, – Чернявин не смог удержаться от едкой шпильки.

В остальном поговорили мило. Чернявин сообщил, что письмо от Русмежбанка в ФАСе согласовано, ответ пронесут на подпись Председателю комитета быстро и аккуратно, как ребенка. «Можете отправлять официально, Константин Алексеевич». – «Спасибо, Юрий Сергеевич, надо бы нам вместе пообедать как-нибудь». – «Что вы, я на службе, поесть не успеваю. Но вы звоните мне запросто, если что, до свидания…»

– Вот пусть Пригожин и умоется. Сам напросился.

– Давай, Константин, вискаря по этому поводу дернем. Хоть одно дело легко прошло. Что-то у нас в последние месяцы жизнь тяжелая.

– А давай, Коль. Знаешь, когда все так трудно идет и хоть что-то проскакивает легко – это ценишь. Наливай.

– Как у Скляра со Жмужкиным?

– Задница полная, и конца этому я не вижу. С другой стороны, прессе наскучило, стихает. Добить бы нам нашу сделку века, потом легче будет остальные проблемы решать. Если ФАС быстро ответит, до отпуска еще можно успеть получить разрешение ЦБ. Ты Чернявина-то пришпоривай.

– Ну, будем!

Пошла вторая неделя, а вестей из Антимонопольного комитета не было. Коля предлагал насесть на министра, Александров осаживал его, говоря, что раз решили не гнать волну, то и не надо ее гнать. Были б сложности, Чернявин отзвонился бы, зачем ему себе самому проблемы создавать.

Июльский дождь был холодный, мелкий и беспросветный, совершенно осенний. Почему-то пахло соляркой, хотя в поселке был, конечно, газ. Лида сновала по дому, стараясь не беспокоить Машу. Та сидела целыми днями, обложившись книгами и конспектами, спускаясь вниз к роялю лишь к приходу отца. Лида ничего не говорила дочери, они понимали друг друга без слов. С младшей, Танечкой, тоже были свои отношения – ласки, секреты, шутки для двоих. Но совсем другие, чем с Машей… Танечка была любимицей бабушки, Лидиной мамы. Та забирала Танечку к себе под любым предлогом, готовила с ней уроки. Когда Таня рисовала, часами сидела рядом, глядя, как на мольберте внучки рождается очередное чудо, угадывая за линиями и пятнами на холсте, чем полна душа девочки. В этой любви и заботе Лида всегда ощущала привкус жалости. Неужели мама считает, что Лида обделяет младшую дочь вниманием?

А с Машей было иначе. Никого ближе не было для Лиды. Все лето, как только оставались вдвоем, они сидели в Интернете, обсуждали программы английских колледжей. Маша тянулась к истории искусств, повторяя, что это – так, просто интересно, но, наверное, действительно не специальность. Она готовилась в Финансовую академию, но Лида видела, что дочь мечтает об Англии. Чернявин, похоже, смирился, взял ей репетиторов по истории и математике. И Маша все говорила, что Финансовая академия – совсем неплохо, все же не консерватория. Эту ее готовность к компромиссу Лида объясняла для себя лишь страхом, что расплачиваться придется матери, отец ей Машиного выбора не простит. Маша занималась, не поднимая головы, но по дому ходила невеселая, в чем Лида тоже винила себя. Понятно, что Машка просто жалеет мать, видя ее беспросветную жизнь и ее отчаяние. Думать об этом было совсем нестерпимо.

– Мам, тебе плохо?

Лида не заметила, как дочь вошла на кухню. Улыбнулась:

– Нет, почему плохо? Есть хочешь?

– Не… Дай колы.

– Маш, кола – это отрава. Морс свежий, вон, на окне стоит. А почему ты решила, что мне плохо? – не удержалась Лида.

– Думаешь, я не вижу… Я вообще думаю, что, когда мы с Танькой у бабушки, тут у вас вообще черт знает что творится. Почему ты это терпишь?

– Что «это»?

– Не хочешь – не говори. Только не надо меня убеждать, что у вас с отцом все в порядке.