На перрон я поспела вовремя.

Вот и Матвей! Слегка запыленный с дороги, крепко обнял меня, поцеловал пылко, как юнец. Каждая встреча в жизни – это приз, не то что расставания! Мы с Матвеем решили ехать на метро. В последнее время я редко пользовалась общественным транспортом, и меня поразила суета. Кругом торговые палатки, ларьки, толчея. Матвей же казался удрученным.

– Сколько народу на одном квадратном метре, – заметил он. – А там, вокруг зоны, безлюдье, снежная равнина. Ветер да мороз.

– Как дела у Нади? – поинтересовалась я. Матвей оглянулся:

– Здесь не место, потом расскажу.

Толпа пронесла нас по переходу, окончательно прижав друг к другу в вагоне. Никогда прежде я так не радовалась толчее. Быть зажатыми в гуще людских тел вдвоем – что может быть прекраснее!

От метро мы добирались пешком: шли вдоль закованной в лед Мойки, прижимаясь друг к другу, как в метро.

Матвей явно тянул с отчетом. Потом неохотно начал:

– Видишь, какое дело. У нас не было свидания.

– Почему? Она провинилась, в карцер попала? – напрягла я свои знания, почерпнутые из фильмов.

– Если бы. Там дело серьезное. За день до моего приезда она попалась на передаче наркотиков…

– Как так? За ними же наблюдают. Где она их достала?

– Черт ее знает… Теперь новый срок грозит, а у нее и прежний был не мал.

– Значит, девочка не скоро маму увидит?

– Придется мне быть за папу и за маму.

На лестнице мы расстались. Матвей пошел к себе, сказав, что устал с дороги. Признался, что не спал, ехал в общем вагоне. Надо же, какой гордый. Трудно ли ему было взять у меня деньги, чтобы купить плацкарт!

* * *

Я вернулась в свою квартиру одна. Здесь меня уже ждала Рената. Сказала, что у нее образовался лишний билет в филармонию, предложила пойти. Я сразу согласилась. Хотя день у меня вышел сумбурный, возможность послушать музыку с Ренатой обрадовала. Других друзей, способных поймать со мной одну волну, у меня не было. Еще через час я, приняв душ и наскоро приведя себя в порядок, была готова к выходу.

Программа вечера была под стать моему настроению. Симфонический оркестр исполнял «Реквием» Моцарта:

В антракте мы с Ренатой вышли в фойе и влились в спиралевидные потоки слушателей, в основном женщин, чинно шествующих по мягким ковровым дорожкам. Однако музыка продолжала звучать во мне. Она оживила обрывки каких-то необъяснимых чувств в моей душе, невнятное волнение, печаль о прошлом и светлые надежды. Что-то похожее, но только вслух, высказала и Рената. Но ее чувства имели конкретного адресата.

– Леночка, меня сегодня музыка проняла насквозь. Мне кажется, это траурная песня о нас с Игорем. Я так боюсь за его жизнь!.. И своя мне будет не мила без него.

– Ничего с Игорем не случится.

– Ну как же, а покушение?

– Это не совсем покушение. Игорь мне сегодня рассказал о некоторых обстоятельствах. Это так – легкая разборка. Ничего серьезного.

– Правда? И он знает, кто в этом замешан?

– Конечно, милая. Уверяю тебя, просто мальчишеская ссора.

Я намеренно принижала значение инцидента, чтобы успокоить Ренату. И она повеселела:

– А мне он ничего не сказал, вреднюга.

– Судя по твоему тону, ты уже считаешь себя вправе быть посвященной в дела Игоря. Ваши отношения как-то углубились?

– Пожалуй! Но все так шатко! Мне все время приходится его шевелить, куда-то тянуть, звать. Порой я сомневаюсь, любит ли он меня.

– Ну конечно, любит, – успокоила я подругу.

Пока оставалась надежда отговорить ее от травмирующей связи с женатым Игорем, я делала это, как могла. Но все мои попытки оказались тщетны. В нынешней ситуации, когда связь между ними крепчала, дальнейшие назидания были бесполезны. Продолжи я их, Рената решила бы, что во мне говорит неизжитая ревность. Но ни ревности, ни чувств, кажется, не осталось вовсе. Особенно теперь, когда он на моих глазах изменял своей третьей жене, Веронике.

Воодушевленная Рената заговорила еще торопливее:

– Он такой, такой замечательный! Понимает меня с полуслова. И такой умный! Иногда я теряюсь даже от его едких замечаний.

– Очень на него похоже.

– Нет, ты не права. Он не злой! – Рената рьяно защищала Игоря, опровергая мысли, ею же и придуманные. – Просто он видит жизнь шире, чем мы с тобой. Мне так хочется ему соответствовать! Сейчас я работаю над скульптурной композицией, посвященной ему. Меня переполняют идеи, и все оттого, что он рядом!

Прозвенел звонок, извещающий о начале следующего отделения. Люди потянулись в зал. Я взглянула на Ренату. Вдохновение красило ее. Гордо вскинутая голова, порозовевшее от признаний лицо, стройная, высокая фигура, как всегда облаченная в многослойные яркие одежды. На пальцах рук посверкивали перстни-радарчики, подаренные Игорем. И хотя сейчас Рената могла обходиться без оных, она не снимала их. Функционально они были сродни сильным очкам, но для нее еще служили своеобразным талисманом – знаком присутствия Игоря. Игорь стал для нее всем. Возможно, художнице нужна муза, и почему не Игорь? Зрелый, умный, обаятельный мужчина – о таком мечтает любая женщина. И Рената – не исключение!

– Что мы все обо мне да обо мне! – всколыхнулась Рената, когда мы уселись в кресла. – Как поездка Матвея?

– Так. Ничего, – кратко ответила я.

Среди нарядной публики и ярко освещенного зала поднимать разговор об осужденной Надежде, о ее новом преступлении говорить не хотелось. Да Ренату и не очень интересовали дела незнакомой женщины. Волновало ее совсем другое.

– Не понимаю я тебя, Лена. Матвей неплохой дядька, руки у него золотые. Но о чем с ним можно говорить? Он чем-нибудь, кроме романсов, увлекается? Ах да! Ты говорила, любит участвовать в конкурсах и розыгрышах подарков, – усмехнулась она.

– Он ищет формулу счастья, Рената.

– Брось, Лена. Ну как ты можешь верить этим бредням? Просто азартный мужик. Он небось и на игровых автоматах денежки спускает?

– Ему спускать нечего, Рената.

– Вот именно. А заведись в кармане копейка?

Я была обескуражена. Да, увлечение лотереями казалось нелепым. Но я чувствовала искания Матвея в каждом слове, в каждом вздохе, в любой фразе. И эти его тетрадки… Не зря же он извел кипу бумаги? Значит, есть у него какие-то мысли! Однако для меня предназначались не мысли, а безумная нежность и ласки. Он дарил мне свои чувственные губы, мягкие руки, осыпал меня дрожью своего хрипловатого голоса.

Пока я раздумывала, как толковее ответить Ренате, началось второе отделение концерта. Зазвучали первые аккорды. И вместе с проникновенной музыкой вновь мною овладело тревожное волнение. Я прикрыла глаза. Теперь рядом не было ни Ренаты, ни других зрителей. Только Матвей! Боль, тревога за него и всеохватывающая любовь наполняли меня.