полевых укреплений являлось тактической новинкой, эффективность которой быстро почувствовали на себе интервенты.

Гетман Жолкевский называл такую тактику „успешным фортелем“ Михаила Скопина-Шуйского.

Очень интересна запись в польском дневнике осады Смоленска. Повторив наблюдение гетмана Жолкевского, что „этот Скопин, где только ему приходится сражаться, везде строит, как нидерландцы, крепости“, автор дневника подчеркивает, что эти острожки „наподобие замков“ служат опорными пунктами для наступления, а не для обороны!

Видимо, обучение войска шло быстро и успешно. Михаил Скопин-Шуйский даже сумел послать на помощь Троице-Сергиеву монастырю, по-прежнему находившемуся в осаде, воеводу Давида Жеребцова с 600 „мужей избранных воин“, уже обученных „немецкой мудрости“.

В связи с этим уместно вспомнить слова Видекинда, что русские ополченцы, с которыми проводил военные учения Христиер Зомме, имели „надлежащее оружие“. Важно отметить, что это оружие они не получили в Калязине, а пришли с ним из своих городов и уездов. Не таким уж слабым и беззащитным было „мужицкое ополчение“!

Прежде всего, ополченцы имели много огнестрельного оружия. Посадские люди восставших городов сумели хорошо вооружить своих защитников. Ярославцы, например, писали воеводам о присылке пороха, считая это важнейшим условием успешной войны. Много изготовлялось и „копий пехотных немецкого образца“. Те же ярославцы в своей „отписке“ сообщали, что „пешим на долгие торчи (длинные древки) сделаны 2 тыс. копий железных, а иные делают, потому что преж сего в полках от того конным была защита“. Длинные копья были обычным вооружением западноевропейской пехоты, а ярославцы, изготовляя их тысячами, ссылаются на успешное применение этого оружия „преж сего“ (в прошлом).

Организация боеспособной армии требовала значительных финансовых средств. Остро стоял вопрос и о выплате жалованья наемникам, которые могли значительно усилить армию. Скопин-Шуйский принимает для сбора средств самые энергичные меры. Он рассылает грамоты в северные и волжские города, просит прислать деньги, ссылается на крайнюю нужду в средствах для продолжения войны. „А ныне ратным наемным людям найму дать нечего, сидит государь на Москве в осаде от воров больше года, и которая была у государя казна, и та вся казна роздана ратным людям, которые сидят с государем на Москве“. Михаил Скопин-Шуйский обращался и к купечеству, и к посадским людям, и к духовенству, „сколько кому мочно дать денег и сукон и камок и тафт“. В свою очередь царь Василий Шуйский, подтверждая полномочия своего военачальника, призывает города „нам послужити“, скорее посылать казну „до Вологды“. Сюда же приходили „денежные доходы“, которые собирались по грамотам Скопина-Шуйского и хранились „во Храме Софии“. Большую сумму прислал купец и промышленник Петр Строганов, который за это получил жалованную грамоту с разрешением писать свое имя и имена своих потомков с „отчеством“, что было по тем временам честью. Много денег присылали монастыри. Архангельский монастырь выслал 2620 руб., Соловецкий монастырь – 3150 руб. Русский летописец сообщал: „Города же все обратишася к царю Василью и приехаша изо всех городов с казною и с дарами ко князю Михаилу Васильевичу в Калязин монастырь“. Только мехами Скопин-Шуйский собрал казну почти в 15 тыс. руб. Делал он попытки, кроме добровольных пожертвований, установить и регулярные сборы для войска. Так, в Пермь была послана грамота, чтобы пермяки собирали „на наем“ по 50 руб. с „сохи“.

Видимо, необходимые суммы удалось собрать. Но перед воеводой стояла еще одна трудная задача – добиться, чтобы в Калязин пришли шведы Якова Делагарди. Не только (и не столько!) военные соображения требовали этого. Большинство наемников ушло из России, у Делагарди оставалось примерно 2100 солдат (а в Калязине уже собралось 18 тыс. русских ратников). Но были соображения политические: Скопин-Шуйский не хотел оставлять шведов без контроля в своем тылу, опасаясь, что они закрепятся в Новгородской земле. К этому времени в какой-то степени прояснился и вопрос о Кореле. Яков Делагарди напрямую связался с Василием Шуйским, послав в Москву ротмистров Якова Кекарбеля, Интрика Душанфеса и Анца Францбека, и 22 августа 1609 г. царь особой грамотой подтвердил свое согласие передать шведам Корелу. Последнее препятствие было устранено, тем более что Скопин-Шуйский сумел собрать средства для выплаты жалованья наемникам. 27 августа 1609 г. шведский посол Карл Олефсон подписал с Михаилом Скопиным-Шуйским „договорные записи“, по которым Яков Делагарди должен быть „за один“ со Скопиным, „над ворами промышлять“ и „самовольством ничего не чинить“. В счет жалованья наемникам послу было передано 11 тыс. руб., остальную же сумму Скопин-Шуйский обязался выплатить, когда Яков Делагарди придет с войском в Калязин. Это произошло 26 сентября 1609 г. По свидетельству Видекинда, Скопин-Шуйский встретил его „со всевозможным почетом и приветствиями“, 30 сентября шведам было выдано дополнительное жалованье мехами. „Стояние“ в Калязине подходило к концу.

В этот период молодой „государев боярин и воевода князь Михаил Васильевич“ предстает перед нами сразу в нескольких лицах: правитель огромного края, наставник войска, обучавший его „немецкому строю“, удачливый финансист, сумевший в сложных условиях получить деньги для продолжения войны, и, наконец, умелый дипломат, добившийся согласия шведов на совместные военные действия при полном подчинении русскому командованию. В результате были созданы предпосылки для наступления на Москву.

Но не следует думать, что на время „стояния“ Михаила Скопина-Шуйского в Калязине военные действия прекратились, наоборот, противники готовились к решающим сражениям.

Гетман Сапега в конце августа ушел из Рябова монастыря, но по дороге к Троице укреплял гарнизоны городов, оставшиеся под властью самозванца, заготавливал продовольствие для осад.

1 сентября воины воевод Семена Головина и Григория Валуева вместе с наемниками Христиера Зомме пошли на Переславль. 10 сентября, после ночного боя, захваченные врасплох интервенты и тушинцы оставили город. В результате была перерезана дорога из Ростова к Александровской слободе, и пан Лисовский, оказавшись в полуокружении, был вынужден уйти в Суздаль. Таким образом, был ликвидирован важный опорный пункт интервентов в непосредственной близости от Калязинского лагеря и создан плацдарм для дальнейшего наступления на запад, так как ближайшей целью Михаила Скопина-Шуйского оставалась Александровская слобода, непосредственно прикрывавшая дорогу на Троице-Сергиев монастырь, под которым стояли главные силы гетмана Сапеги.

6 октября в Переславль вошел Михаил Скопин-Шуйский. С ним было 15 тыс. русских воинов и 7 рот шведов.

9 октября воеводы Семен Головин и Григорий Валуев и шведский полковник Иоганн Мир почти без боя заняли Александровскую слободу. Оставленные гетманом Сапегой польские роты понесли большие потери и бежали. От них гетман и узнал 10 октября о падении своей последней крепости на пути к Троице-Сергиеву монастырю.

Следом за передовым отрядом в Александровскую слободу вошел Михаил Васильевич Скопин-Шуйский с главными силами. Война вступала в новый период: под непосредственной угрозой оказались и лагерь Сапеги „под Троицей“, и само Тушино.

С приходом войска Шереметева под командованием Скопина-Шуйского объединились