— Все. С остальных сторон я так далеко не забирался, но вокруг деревни полная тишина.

— Хорошо, — кивнул сержант и повернулся к молодой женщине из племени, которая, остановившись на почтительном расстоянии от него, явно терпеливо ждала, когда он обратит на нее свое внимание. — Ты что-то хочешь мне сказать, красавица?

— Не сказать, — улыбнулась она, игриво сверкнув красивыми глазами. — Я младшая дочь вождя. Отец просил показать вам дом, где вы сможете отдохнуть.

— Спасибо, красавица, — благодарно кивнул сержант, размышляя о том, что укрыться от постороннего взгляда им действительно не помешает.

— Идите за мной, — поманила она узкой ладошкой и. покачивая бедрами, плавно зашагала к одному из глиняных домов, стоящих на самом краю площади.

Все внутреннее помещение хижины было застелено Циновками и подушками, исполняющими роль и столов, и диванов, и стульев. Девушка ненадолго исчезла, оставив бойцов располагаться, но через несколько минут появилась со спутницами, несущими несколько глиняных кувшинов воды.

— Для умывания, — пояснила она и вновь скрылась, чтобы вскоре явиться вновь.

На этот раз девушки принесли несколько глиняных мисок с лепешками и кусками вяленого мяса, а также пару разукрашенных кувшинов с ключевой водой.

— До ужина далеко. Воины не должны голодать, — лаконично заметила она и повернулась к сержанту. — Отец просит тебя посетить его дом. Хочет говорить.

— Спасибо, я готов, — кивнул сержант девушке и, уже выходя, скомандовал: — Всем отдыхать. Папа — старший. Не забудьте Лилит сменить.

— А откуда аборигены знают наш язык? — спросил Майкл, когда поливал из кувшина умывающемуся Масарику.

— Наш язык? — рассмеялся Гунн. — Да, братец, историю ты в школе явно плохо учил. А ты не удивляешься, что имперцы разговаривают на нашем языке?

— Ты спроси у нашего Кинг-Конга, учился ли он вовсе в школе, — вставил реплику Джон Беккерель, умывающийся рядом и нечаянно подслушавший вопрос Никсона.

— Ну Кома, не всем же быть таким образованным, как ты, — вступил в разговор Макс Майер. — Второго такого умника наша команда не выдержала бы.

— А ты, Упырь, почувствовал своего собрата по интеллекту, — не остался в долгу медик. — А я горжусь своим образованием. И, поверь, в отличие от многих мне есть чем гордится.

Упырь обиженно замолчал, потеряв к беседе интерес, а Гунн отвернулся от Комы к Никсону.

— Не обращай на этого умника внимания, — посоветовал он Майклу. — Не образование, родословная или слова делают человека, а только поступки наши.

— Аминь! — ехидно сказал Беккерель. — Ты, Гунн, прямо проповедник. Тебе бы позывной Пастырь подошел.

— Послушай, Кома, — неожиданно для всех подал голос Майкл. — Гунн с Упырем, может, и знают все ваши правила. А я новичок и еще не все усвоил. Поэтому не обижайся, если, посчитав какие-то твои слова обидными, я приложу тебя слегка. Это не со зла, а только от вспыльчивости.

Беккерель хотел было что-то ответить, но, наткнувшись на взгляд Никсона, понял, что это вовсе не шутка, брошенная новичком для красного словца. А сложение и го, что о Малыше рассказывали, давали Джону полное право опасаться, что ему самому вполне может понадобиться медик. Учитывая же, что сержант куда-то вышел, а капрал Руков не спешит ввязываться в разговор, делая вид, будто его не слышит, вероятность эта становилась слишком уж очевидной. И Беккерель, понимая, что в открытой ссоре с новичком, в отличие от тех же Гунна или Упыря, у него нет ни единого шанса, молча отошел в сторону, вызвав общий смех. Он не был особо злопамятным, но пообещал себе, что при случае обязательно помянет Малышу этот позор.

— Хорошо ты его отшил, — усмехнулся Влад Масарик, хлопнув по плечу севшего рядом Майкла. — Кома парень хоть и говнистый, но вполне нормальный и адекватный. Если бы еще не любил своей ученостью козырнуть да под кожу ребятам не лез... Да и медик он, что ни говори, хороший.

— Ты так говоришь, будто я его зарезать ночью собрался, — усмехнулся Майкл.

— Да нет, — махнул рукой Влад. — Просто не хочу, чтобы ты зло на него держал. Да и сержант очень жестко ко всем ссорам в команде относится. Сейчас, если бы слышал, нам бы всем мало не показалось.

— Да я же так, чтобы он отстал только, — оправдываясь, ответил Майкл. — Не трону я его.

— А насчет языка нашего, — перевел разговор на другую тему Масарик. — Это племя, как и все остальные на этой планете, пошло от колонистов, которых благополучно здесь потеряли несколько веков назад. А наш язык, если ты помнишь, окончательно сформировался во время Всемирной войны и сразу после нее. Основу составил английский. Хотя допускаю, что тогдашние англичане нас не поняли бы. Короче, из-за исчезновения одних государств и появления на их костях других в нашем едином языке перемешались и английский, и немецкий, и русский. Да и многие другие свою долю внесли, прежде чем скончаться. Так что Всемирная война нам, можно сказать, дала всемирный язык. Если хочешь подробнее, спроси у Папы, он про это все знает.

* * *

— Рад желанному гостю, посетившему мой скромный дом, — повторяя ритуал любезностей, приветствовал старый вождь. — Раздели со мной дым видений и воспоминаний.

На украшенной переплетением цветных стеблей циновке стояло причудливое глиняное сооружение. Уже знакомый с этим устройством Макфлай считал, что это какой-то мутировавший наследник кальяна. В устройство заливали воду, засыпали сбор различных трав, а в нижней части тлели уложенные в глиняный поддон древесные угли. Как именно работает это творение рук аборигенов, сержант не разбирался, но травяной кумар исходил из небольших отверстий в верхнем шарообразном расширении, создавая в комнате ароматный, чуть сладковатый фон. Помимо этого чуть ниже шара торчали в разные стороны два длинных полых стебля, наподобие стеблей тростника, оканчивающиеся мундштуками из обожженной глины. Беседующие не только дышали насыщенным испарениями воздухом комнаты, но и периодически прикладывались к мундштукам, получая порцию то ли дыма, то ли пара, мягкого и пьянящего.

— Пусть твой дом всегда будет благословен и полон мира и благоденствия, — ответил Макфлай, отмечая про себя, что после возвращения на базу обязательно надо будет поискать в сети различные формы подобных приветствий. — У тебя хорошее племя и красивая дочь.

— Спасибо, — печально покивал старик. — Это младшая дочь и, наверное, уже последнее мое дите. Но, чую, грядут трудные и жестокие времена. Мне недолго уже осталось, прежде чем я отправлюсь к праотцам. И жизнь моя была полной и ясной, хоть и легкой ее не назовешь.

Вождь замолчал, затянувшись из мундштука и углубившись в воспоминания далеких светлых дней, когда он был силен и молод, а о вторжении могущественных чужеземцев никто даже в бреду не помышлял. Правда, предания говорили о том, что предки его сами были из того мира, но когда это было. И было ли. А ведут себя чужеземцы совсем не так, как должны вести соплеменники, воссоединившиеся с утерянными братьями.