– Что так рано сегодня, Куприян Семёнович? – спросила она.

– Навести порядок надо. Вот так! Вы не знаете, Николай Николаевич у себя?

– У себя. Тоже порядок наводит.

Николаем Николаевичем звали руководителя кружка «Умелые руки». Куприян Семёнович поднялся к нему на третий этаж.

– Добрый день, Николай Николаевич! – сказал Купрум Эс. – Вы не одолжите мне молоток? Побольше.

– С возвратом, – ответил сорокалетний лысый крепыш в синем халате.

– Разумеется. Благодарю вас! Да!

С молотком в руке учитель спустился на второй этаж, отпер дверь своей лаборатории и вошёл в неё. Здесь он постоял, подумал, приложив указательный палец к нижней губе, затем достал из кармана пиджака другой ключ, поменьше, и открыл им шкаф, где хранился его аппарат. В этом же шкафу, свернутые, лежали чёрные полотнища, которыми Купрум Эс занавешивал окна. Он вынул их, постелил одно полотнище на стол посреди лаборатории, на это полотнище постелил другое, на них он поставил вынутый из шкафа аппарат и закрыл его третьим занавесом.

После этого Куприян Семёнович взял в руки молоток и в молчании постоял с минуту перед возвышающейся на столе чёрной угловатой горой.

– Н-да!.. Вот так! – сказал он и, держа ручку молотка вертикально, стукнул его стальной головкой по горе.

Послышался негромкий звон стекла, и гора в одном месте осела. Купрум Эс ударил ещё, ещё, ещё… Он орудовал молотком, как пестиком, и неторопливо толок им свой хрупкий аппарат. Скоро от горы ничего не осталось, кроме мелких бугорков под чёрной материей. Теперь при каждом ударе молотка слышался не звон, а лишь негромкий хруст.

Купрум Эс перестал стучать. Хотя работа была не тяжёлая, сильная испарина выступила у него на лбу. Покончив с аппаратом, он вылил в мойку содержимое своих бутылок и под струей воды соскрёб с них бумажные ярлыки. Затем он снова подошёл к шкафу, где в тайнике, за фальшивой стенкой, хранилась толстая тетрадь с расчётами и формулами. Вынув её оттуда, учитель отправился в туалет. Там, стоя перед унитазом, он порвал свои записи на мелкие клочки и несколько раз спустил воду.

Разделавшись с тетрадью, Купрум Эс свернул занавеси вместе с осколками аппарата в один узел, сошёл по узкой запасной лестнице во двор и бросил чёрный узел в большой железный бак для мусора. После этого он вернулся в лабораторию, чтобы взять молоток, снова вышел, запер за собой дверь и поднялся на третий этаж.

– Благодарю вас, Николай Николаевич! – сказал он, возвращая молоток.

– Не за что!

– Всего доброго, Сильвия Михайловна! – сказал Купрум Эс в вестибюле, отдавая ключ.

– До свидания, Куприян Семёнович!

Твёрдыми шагами, расправив плечи, с поднятой головой Куприян Семёнович пошёл к выходу.

А Зоя постояла несколько секунд и вышла из кабинета, захлопнув за собой дверь. Ей было не по себе, ей было неловко, что она так поступила со старым учителем, но скоро она утешилась такой мыслью: вот она совершит несколько добрых дел самостоятельно, докажет Купруму Эсу, что все его опасения напрасны, и они помирятся.

До конца большой перемены оставалось ещё много времени, и Зоя спустилась в буфет перекусить.

Взяв у буфетчицы сардельку с капустой и стакан компота, Зоя увидела, что за одним из столиков сидит редактор стенгазеты «Алый парус» Лёва Трубкин, а с ним ещё трое старшеклассников. Лёва был очень заметной фигурой в школе. Его стихи уже несколько раз печатались в областной молодёжной газете, да и внешне он выглядел, как, по мнению школьниц, подобает выглядеть настоящему поэту: высокий лоб, брови вразлёт, римский нос и густая волнистая шевелюра.

Только Зоя принялась за еду, как в буфет заглянул Веня и, обернувшись через плечо, громко сказал:

– Родь!.. Здесь он, Трубкин.

После этого Маршев и Рудаков вошли и приблизились к редактору.

– Здравствуй, Трубкин! – сказал Родя. – «Алый парус» скоро выходит?

– В смысле очередного номера, – уточнил Веня.

– Завтра выходит. А в чём дело?

– Вот тут статья… – немного смущённо сказал Родя. – Значит, её нельзя будет завтра… а только через месяц? (Общешкольная газета выходила раз в месяц.)

– Да уж не раньше, – ответил Трубкин. – А что за статья? Покажи!

Родя передал Трубкину пачку тетрадочных листков.

– Ого! – с усмешкой сказал редактор. – Солидно звучит: «Открытое письмо в стенгазету „Алый парус“».

Улыбаясь, а иногда и фыркая от смеха, он пробежал глазами первый листок и передал его соседу.

Тот, едва взглянув на листок, расплылся в улыбке и стал приговаривать:

– Ух ты! Во дают!

Дочитав, он в свою очередь передал начало Родиной статьи третьему старшекласснику, к тому придвинулся четвёртый. Читая, они ничего не говорили, а только похохатывали:

– Ха!.. Ха-ха!.. Ха-ха-ха!..

А Лёва за это время подсунул следующий листок, который вызвал ещё большее веселье.

Зоя видела, как постепенно краснеет и всё чаще помаргивает Родя, как Венька тревожно взглядывает то на него, то на смеющихся старшеклассников, и никак не могла понять, над чем же эти старшеклассники смеются.

Когда статья была прочитана, Лёва аккуратно собрал листочки и передал их Роде.

– Увы, сэр! – сказал он.

– Не пойдёт? – тихо спросил Родя.

– Увы! – повторил редактор. – Ни в этом номере, ни через месяц.

– А почему не пойдёт? – спросил Веня.

Редактор отодвинул от себя стакан с остатками кефира и откинулся на спинку стула.

– Не пойдёт по двум причинам. Во-первых, такое открытое письмо займёт у нас полгазеты. А во-вторых, прежде чем заниматься наукой, следует овладеть элементарной грамотностью. Я, конечно, не инспектор Мегрэ, но всё-таки могу утверждать, что тут некоторые орфографические ошибки исправлены почерком не самого автора, а кого-то из взрослых. – Лёва обернулся через плечо к Роде. – Итак, сэр, увы! – ещё раз повторил он.

Родя больше ничего не сказал и вышел. Веня, конечно, последовал за ним.

Минуты через две, быстро покончив с завтраком, вышла из буфета и Зоя. В коридоре второго этажа она увидела толпу даже побольше той, что слушала во дворе Родину статью. В центре её стоял притихший и, как видно, смущённый Маршев. Рядом с ним – Веня.

– Ну ты скажи конкретно: что они вам говорили? – спрашивал Лёшка Павлов.

– Да ничего не говорили! – сердито отвечал Веня. – «Хи-хи-хи» да «ха-ха-ха» – вот что говорили!

– Н-ну, правда, на орфографические ошибки указали, – неохотно добавил Родя.